Он налил опять.

— Вы не представляете себе, Евгения Сергеевна, как я рад видеть вас у себя.

— Не представляю, — согласилась я.

— Конечно, вам, молодой красивой женщине, разве можно понять тоску одинокого пожилого мужчины, скромно доживающего свой век. Вы для меня как райская птица…

Мое участие в разговоре было невелико, я только поддакивала, где было нужно. Сольную партию успешно вел сам хозяин. Он смотрел на меня с выражением ласковой нежности. И странно, чем больше ласки слышала я в его голосе, тем холоднее и жутче становилось у меня на душе, тем крепче становилось убеждение, что он — убийца Вали Бессоновой.

Я не берусь объяснить, почему это происходило. Но в конце концов ощущение это стало таким тягостным и явным, что мне стало не по себе. Я побоялась, что он догадается об этом по выражению моего лица, встала и подошла к радиоле. Она стояла возле окна, раньше ее не было.

На подоконнике лежали пластинки.

Он поднялся следом за мной.

— Вот хозяин, называется. Заговорился, забыл о музыке. Потанцуем, Евгения Сергеевна. Только знаете, я к старинке тяготею, современных шейков и прочего не люблю.

Он поставил медленный фокстрот.

Танцевал он неплохо, я все время чувствовала его инициативу, не назойливую, но уверенную. Его ладонь лежала на моей спине. И вдруг мне представилось, как его рука поднимается все выше и выше, касается плеч, шеи… ощущение стало таким жутким, что я невольно сбилась с такта.

— Извините меня!

Пластинка закончилась, он подвел меня к креслу.

— Вы великолепно танцуете. На самом деле, вы самая послушная женщина, с которой я когда-либо танцевал.

— Вам показалось.

— Пусть показалось. Все равно, я в восторге от вас, Евгения Сергеевна. Выпьемте еще!

Я подняла рюмку, но пить не стала, пьяной мне нужно было только казаться.

— Хотите, я вам спою? — спросил Башков.

— Конечно.

Я не заметила гитары, она стояла в углу за тахтой. Башков взял несколько аккордов.

— Смеяться не будете?

— Зачем же. Уверена, что у вас хорошо получится.

— Вам, поди, сынок про меня наболтал?

— Сынок про вас мне совсем ничего не говорил.

— Ну, конечно…

Он подстроился под гитару и запел; «Гори, гори, моя звезда». Пел он негромко и, пожалуй, верно. Смотрел на меня и припускал в голос задушевности…

— Совсем неплохо, — похвалила я.

— Правда?

— Почти профессионально.

Он приглашающе поднял рюмку.

— Спаиваете вы меня. И так уже пьяная.

— Ну, что вы. Хотите кофе?

— Пожалуй.

Он вышел.

Я тут же подошла к серванту, отодвинула дверку и открыла крышку знакомой коробочки с огненно-красными конями. Шевельнула в ней пальцем.

Латунный ключик лежал на месте. Вот так!…

Тогда я вышла к вешалке, где висел мой плащ. Из кухни вешалка не просматривалась. Прислушиваясь к бряканью посуды, я осмотрела всю одежду. Кроме моего плаща, здесь висел болоньевый плащ хозяина, осеннее пальто и простой плащ из синей диагонали. Болоньевый плащ исключался, я бы узнала его на ощупь. Пальто— тоже, в тот вечер шел дождь. Оставался плащ из синей диагонали. Я закрыла глаза, прислонилась к нему щекой, потрогала ладонью… да, ощущение было похоже. Без всяких угрызений совести я сунула руку в один карман плаща, затем в другой. Вряд ли он воспользовался платком, вернее всего, надел перчатки…

Но перчаток в плаще тоже не было.

На полу под вешалкой стояли большие грубые ботинки — туристские — и коричневые туфли. Но что могло остаться на ботинках, когда хозяин добирался в них до дома через весь город, из Дзержинского района в Кировский, да еще когда на улице шел дождь?

Я вернулась в комнату и присела за стол.

Башков вышел из кухни.

— Скоро будет кофе. Потанцуем пока, Евгения Сергеевна.

Он опять завел тот же медленный фокстрот.

Вот на этот раз мне уже пришлось защищаться. Он был очень сильный, а я старалась действовать деликатно, грубить не хотелось, но и не хотелось дать себя в обиду.

Наконец, он все же меня отпустил. Я поправила волосы и молча уселась в кресло.

— Простите меня, Евгения Сергеевна… Но вы такая милая и желанная женщина. Конечно, я не пара вам, понимаю. Я гожусь вам в отцы. Но что могу поделать, я уже люблю вас…

— Будет вам…

— Вы обиделись на меня?

— Там кофе, наверное, уже готов.

— Ах, да… кофе, кофе…

Он опять отправился на кухню.

Я опять осталась одна со своими нелегкими мыслями и сомнениями.

Плохи твои дела, товарищ инспектор ОБХСС! Нет у тебя никаких вещественных доказательств. Одни подозрения. Чем ты их можешь подтвердить? Даже для санкции на производство обыска повода нет.