— Вижу, что красавица, — не сводя глаз с Алены, медленно произнес офицер. — Племяшка, говоришь?

— Архипушка! Ты что не помнишь…

— Помню. Как же такую красоту можно не помнить, а тем более забыть? — на полуслове оборвал он Мефодия.

Этот скользящий взгляд. Эти глаза. Они были такими же как тогда, тем страшным холодным осенним днем. Только теперь в них читалось сначала удивление, но затем, и это Алена помнила отчетливо, вдруг появилась теплота, и они заиграли какими-то даже озорными искорками.

— Не забудь, Алена, привет тетке передать да от Архипа поклон. А в Покровское обязательно скоро наведаюсь сам. Так что пусть баньку погорячее готовит да угощение собирает.

Онемевшие не то от страха, не то от радости, что все обошлось, смотрели они вместе с Мефодием вслед удаляющейся троице. Алена сначала с трудом узнала в этом стройном лейтенанте НКВД того самого конвоира, который когда-то стоял перед сложным выбором. Он так изменился, возмужал. Тогда это был совсем еще юноша. Теперь же она встретила молодого мужчину, очень привлекательного, по которому, наверняка сохнет не одно девичье сердце. Что-то дрогнуло, будто искра пробежала, и в ее сердце. А про себя она уже отмечала красивый разлет его высоко вздернутых бровей, выбивающиеся из-под фуражки густые непослушные волосы красивого темно-пепельного отлива и глаза, лучистые с синей поволокой. «Совсем как у Василя!» — почему-то вдруг пришло на ум это сравнение. «Нет! Только не это! Я не хочу больше ни вспоминать, ни помнить о нем! Для меня его больше не существует!» — как бы отталкивая силой своей энергии вдруг появившийся образ Василя, пыталась справиться со своим состоянием Алена.

— Василий Федорович! Пора! — заглянув в кабинет, сказала Маруся. — Уже все собрались! Ждем только вас! — И кокетливо тряхнув кудрявой головой, скрылась за дверью.

— Отложив в сторону свежие газеты и свои записи по поводу напечатанного материала о новых назначениях в армии, Василь еще несколько минут позволил себе задержаться в кабинете. За окнами Смольного была осень в той поре, когда она расцветала своими яркими желто-багровыми красками, а ветер еще не посмел нарушить эту царственную красоту. «Как быстро она подступила, совсем незаметно», — подумал Василь, глядя с грустью на сменившееся убранство ленинградских улиц. «В Ленинграде осень совсем не такая, как в его родных местах. Здесь суета, там — простор, свобода, первозданность», — почему-то вдруг на память пришли ему эти сравнения. Идти никуда не хотелось, тем более что была любимая пятница и он уже пребывал в предвкушении таких редких выходных, когда после недельной напряги можно было, наконец, расслабиться, выспаться, в конце концов, да и выполнить свое обещание, данное Ираиде сходить в Мариинку. Давали «Онегина» в главной роли с Козловским или Лемешевым, а они с супругой были их неизменными поклонниками. Да вот только все что-то не складывалось. То у Ираиды в больнице ночные дежурства, то у него сплошная работа без всякого просвета и надежды на отдых. Сегодня же все складывалось как нельзя удачно. Руководство в Москве, каких-то важных или неотложных дел тоже не было. Оставался сущий пустяк — пересмотреть дела зачисленных в Военно-медицинскую академию. Соответствующие службы их уже просеяли, нужно только принять понятное для всех решение.

Вздохнув, поправив любимую рубаху-косоворотку, Василь вышел из кабинета и уверенным шагом человека, который ощущал себя в этих стенах хозяином, направился в зал заседаний. Это была его стихия, его мир, его образ жизни. Когда он проходил по коридорам власти, было ощущение, что откуда-то прибывает сила. Он весь подтягивался, менялась даже походка. Она становилась важной, твердой. Но когда он увидел целую гору папок, аккуратной стопкой сложенных на столе, его энтузиазм медленно стал угасать. А потом битых три часа вместе с членами комиссии пришлось выслушивать нудные рассказы о каждом, на кого были заведены эти толстые гросс-бухи. «Жизнь у людей только начинается, а уже такие досье, — глядя на очередное дело, думал Василь. — Хорошо же работают службы, слаженно. Интересно, какой толщины моя папка, которая, поди, лежит вот так где-то, дожидаясь своего часа». Василь отогнал от себя эти мысли и сосредоточился на обсуждении. Оно явно затягивалось. Кто-то из членов комиссии предлагал сделать перерыв, кто-то отложить рассмотрение на завтра. Василю не хотелось ни того, ни другого. Глянув на часы, он произнес: «Товарищи! Будем продолжать! У нас не так много работы осталось!»

Маруся, теперь Мария Михайловна, секретарь Ленинградского областного комитета комсомола, отбросив назад спадающие на лоб кудри, уставшим голосом произнесла: «Остались самые сложные дела. Они требуют серьезного рассмотрения. Вот, например, дело Лазепова. Положительный во всех отношения молодой гражданин. С Похвальным листом закончил школу, на отлично сдал вступительные экзамены, имеет хорошие характеристики, активист». И она стала перебирать целый ворох Похвальных грамот и монотонно перечислять, за что их выдали.

При упоминании фамилии Лазепов внутри у Василя что-то дрогнуло. В сознании стало лихорадочно проноситься: «Лазепов… Лазепов…» Вдруг он почувствовал, что его будто обдало жаром. Пытаясь скрыть нахлынувшие чувства, Василь склонился над разложенными перед ним бумагами и чтобы не выдать волнения, жестким голосом, переходящим в явно раздражительный тон, обратился к Марусе:

— Вы, Мария Михайловна, разве не знаете, что все нужно докладывать по форме: фамилия, имя, отчество, суть вопроса?

Не ожидавшая такой резкой смены тона обсуждения, Маруся сначала стушевалась, а затем бойко стала докладывать:

— Проблема в том, что он сын сосланных кулаков, но не совсем…

— Что значит не совсем?! — теряя над собой контроль, почти проревел Василь. — Вы что, не можете четко доложить суть дела?!

— Могу! Но вы же не даете досказать до конца, — уже чуть не плача, произнесла Маруся.

— Мать была женой батрака, — опять бойко стала докладывать она. Но выслали ее вместе со всей семьей: отцом, матерью, другими родственниками, которые были кулаками, в село Покровское за Урал. За ней и сыном никаких нарушений не выявлено.

— Дело сложное. Полагаю возможным согласиться с предложением перенести его рассмотрение на более поздний срок.

Василь сгреб в охапку оставшиеся папки и поспешил в свой кабинет. Он не помнил, сколько раз перелистал страницы этого дела, все вчитываясь и вчитываясь в скупые строки сухих заключений разных инстанций, перечитывал характеристики, будто пытаясь что-то прочитать между строк. «Но что? Что еще я хочу найти в этом деле?» — думал Василь, когда в очередной раз открывал дело. Алена жива. Она не погибла, не затерялась на бескрайних просторах страны, как многие, которым была уготована такая участь. У него есть сын, наверное, судя по характеристикам, хороший сын, умный и смышленый. «Интересно, каким он вырос, в чью породу пошел», — медленно потянувшись за папиросой, вставая из-за стола и подходя к окну, размышлял Василь. Какая странная штука судьба. Она каждый раз в самый неподходящий момент посылает испытание. В его жизни после пережитых волнений с его повышением, наконец, наступило стабильное время, когда можно спокойно поработать, даже уделить внимание Ираиде. Василь прекрасно понимал, что они все больше стали отдаляться друг от друга. Сказывалась постоянная занятость. Да только ли? Он не слепой, видит и понимает, что вовсе не так просто вьется вокруг нее этот услужливый Виктор Палыч, светило и бессменный начмед. У них общие дела, проблемы. Ираида на разрыв никогда не пойдет. Это повредит им обоим. Но и жить так: каждый своей жизнью, тоже надоело. Поэтому самое время восстанавливать былые теплые отношения. Теперь для этого есть все условия. И именно сейчас возвращается к нему из далекого небытия его прошлое. И напоминание о нем — его сын, судьба которого зависит от простого росчерка пера, его подписи.