— Да ещё звания ему генеральского надо дать, он не то что армией, но и страной руководить сможет. Ваш Генри из наших, казацких кровей, крутой вояка и товарищ мой! Никак нельзя его обижать. И что ты думаешь, наградили моего дедушку орденом. И звание полковника ему дали, а уже потом он до генерала дослужился.

Умолкла пожилая старушка, и её распирала гордость за своего любимого дедушку.

— Чудак он был, каких мало на свете. И всю свою жизнь искал того казака на картине, с кем в карты играл, Алексея Федоркина.

— Таких людей, как мой друг, по всей Америке не найти, голова он, только русские казаки такими рождаются, — любил говорить он.

Но так и не нашёл он его, затерялся тот где-то на просторах России, революция там была. И гражданская война была и голод и разруха. И сама я почти что русская, моя бабушка из Киева, душа моя русская.

— Я и есть Бодров Александр! — представился я старушке. А Лука Васильевич — это мой прадедушка, тот казацкий атаман.

Охнула тихонько старушка и совсем по-русски всплеснула руками.

Подвела она меня к следующей картине, а там казацкий атаман Чингиз Хан Лука Васильевич Бодров. Без оружия бьётся с маньчжурским бойцом Фу То До и одним ударом кулака убивает его.

— Вот этот последний фрагмент боя и постарался отобразить исключительно талантливый художник Генри Страх. И это ему полностью удалось, аналогов такой картине не было во всём мире, не то что в Америке или России. А вот другая картина, где русский поп, да ещё казак, сражается за свою веру с обидчиком своего отца, чёрным монахом, и побеждает его. Тот уже стоит на коленях и готов к смерти. Неописуемое зрелище. И на заднем плане, сама императрица Цы Си.

Всего было выставлено на этой выставке около двадцати полотен Генри Страха. И они произвели на всю Америку и весь мир полнейший фурор.

Элизабет Страх представила меня всей аудитории и что здесь началось, как сказали бы в Одессе, мамочка моя! Отец и дед самого Генри Страха были родом из нашей великой Одессы. И им светлая память. Как всё в этом мире перепуталось.

Все эти картины сразу же подорожали в десять раз, потом в сто и в тысячу раз. Вот такая судьба у Генри Страха и его уникальных картин, повторяю, что аналогов им нет, и, наверно, уже никогда не будет.

— А вас, господин Бодров, попрошу никогда не забывать старую уже Элизабет Страх. Этот чудный день нашей встречи продлил мне жизнь на два десятка лет, спасибо вам!

И старушка утирала слёзы умиления на своих глазах.

— Я ещё обязательно к вам приеду в гости, обязательно! Теперь я богатая и могу позволить себе это чудо!

Довелось мне побывать в служебной командировке и в Социалистическом Китае, — продолжал Александр Романович, — и там мне пришлось побывать в их историческом музее. Я хоть и не планировал себе никаких культпоходов, но отказываться организаторам было уже как-то неудобно, и я согласился.

И ни на секунду потом не пожалел об этом, я был зачарован всем там увиденным. Но совсем меня выбило из толку то, что девушка-экскурсовод на чистейшем русском языке всем объясняла.

— В сокровищнице культуры императрицы Цы Си лежит письмо, написанное ей русским казаком, атаманом Бодровым Лукой. Сначала это письмо привело её в ярость, очень дерзко оно было написано, и без должного уважения к ее Светлейшей Особе. Но когда она сама познакомилась с автором, именно он и спас её от заговора приближённых людей. И целые сутки со своими казаками охранял от врагов, пытавшихся уничтожить её. Вот тогда она прониклась уважением к этому благородному человеку и простила ему все обиды. И сама лично наградила его орденом. Это была наша глубочайшая ошибка, что мы втянули Россию в войну. С ней нам надо жить всегда дружно, и тогда нам никакие враги не будут страшны.

Меня тут же спросили китайские коллеги об этом письме и о моих родственных связях. Конечно, всё это было завуалировано в шутку, не более того.

Но я решил их, как говорится по-русски, хорошо озадачить, и мне это удалось с большим эффектом.

— Несомненно, это мой прадедушка Лука Васильевич, только я сам ни разу не видел его. И дедушка мой, Григорий Лукич, будучи совсем ещё подростком, тоже участвовал в той войне. Именно он мне много рассказывал обо всем ходе тех давних событий, и об этом письме тоже. Так что и дедушка мой — герой. А можно посмотреть это письмо поближе, как говорится у нас, русских, воочию убедиться.

Замерли все присутствующие в зале люди в ожидании интересной, интригующей всех, развязки этой неожиданной истории.

Подошёл сам директор музея и очень тактично, с глубоким поклоном, мне сообщил.

— Только в виде исключения, потому что никому это не дозволено делать, это исторический документ. Но вы составляете исключение из этих правил.

Вот так довелось мне подержать в своих руках исторический документ. И меня не покидала мысль, что так же держали его в своих руках и дед мой и прадед.