Комнату заливал яркий утренний свет. Он отсвечивал на многочисленных флаконах с позолоченными крышками, стоявших на ее туалетном столике, то исчезая, то вспыхивая вновь. Вероятно, на улице было ветрено, и мартовские облака время от времени заслоняли бледное весеннее солнце. Мэтти не любила ветреную погоду. Она вызывала у нее беспокойство и раздражительность. Отбросив одеяла, Мэтти встала, набросила пеньюар и завязала пояс, наслаждаясь мягким прикосновением шелка к горячей коже. Затем подошла к окну. Голые ветви деревьев метались на ветру. Он налетал шквалами и, подхватив бурые прошлогодние листья, швырял их под кусты лавра. Мэтти заметила, что сломаны несколько первых побегов бледно-желтых нарциссов. Она нахмурилась и отвернулась от окна.

Впоследствии она вспомнила странную тишину и неподвижность комнаты на фоне этих раскачивающихся за окном ветвей. Неподвижность вещей, шеренгу флаконов и расчесок на туалетном столике, которые отражались в его стеклянной поверхности, и пиджаки Митча, аккуратно развешанные в ряд на плечиках, видневшихся через открытую дверь гардеробной. Она уже направилась в ванную комнату, предвкушая удовольствие от ароматической эссенции, взбитой в пышную пену, когда услышала какой-то шум. И в тот же миг она поняла, что этот шум связан с чем-то ужасным. Раздался скребущий звук, а затем глухой удар. Как будто что-то тяжелое катилось и падало. Наступила тишина, которую прорезал короткий крик, а затем раздался еще один удар. Стало тихо, и в этот миг словно что-то взорвалось у нее в голове. Это был крик Митча.

— Митч! — Она бросилась к окну. Руки не слушались ее, защелка не поддавалась, и она никак не могла ее открыть. Прижавшись лицом к стеклу, она пыталась что-нибудь разглядеть, но видела только полоску гравийной дорожки и полукруг розовых кустов. Они были подрезаны, и короткие стебли торчали вверх, словно короткие толстые пальцы.

«Митч! О Боже, Митч».

Она дико огляделась. В комнате было тихо. Митча не было ни на смятой постели, ни в ванной, ни в гардеробной.

Она бросилась бежать босиком по ступенькам, через холл, где он обычно поднимал с половика утренние газеты и аккуратно складывал на столик у двери. Тяжелая парадная дверь плавно распахнулась, когда она всем телом налегла на нее. В лицо ей ударил ветер, и несколько сухих бурых листьев взметнулись с крыльца и влетели в холл. Она побежала по гравию, не ощущая шершавых и острых камешков, больно врезавшихся в голые ступни. Впереди, из-за угла дома, торчал конец лежавшей на земле лестницы. Мэтти непроизвольно зажала рукой рот. Преодолевая последние ярды, она молилась: «Боже, прошу тебя! Прошу тебя…»

Она завернула за угол. Митч лежал на земле с ногами, застрявшими между перекладинами приставной лестницы. Она почти упала рядом с ним. Сжав ладонями его лицо, она повернула его голову, чтобы он мог ее увидеть. Очки с разбитыми стеклами висели под каким-то нелепым углом. Лицо Митча было в крови, в свежие раны набился гравий.

«О, Митч!»

Мэтти подсунула руки под плечи мужа, пытаясь его приподнять. Это было его большое, теплое и знакомое ей тело, которое сейчас она не могла сдвинуть с места. Все ее усилия привели лишь к тому, что она освободила и отбросила в сторону приставную лестницу. Голова Митча со стуком упала назад.

Рыдая и хватаясь за все руками, она кое-как поднялась на ноги.

— Митч, не бойся, я позову на помощь.

Но куда бежать? Сегодня у Гоппер выходной. К соседям? Нет, на дорогу!

Спотыкаясь, Мэтти бежала вперед, и складки ее голубого пеньюара мешали ей бежать. Она толкнула резную калитку с надписью «Коппинз» и выбежала на шоссе.

— Помогите, помогите!

Первым на нее натолкнулся продавец молока. Он как раз заворачивал на своей телеге за угол, когда увидел женщину, стоявшую посреди дороги. На груди ее светлого халата темнело большое продолговатое влажное пятно.

Мэтти подбежала к телеге. Продавец молока был очень молодым человеком с бледным веснушчатым лицом и вьющимися волосами, торчащими из-под кепи. Мэтти взглянула на него и протянула руки. Она могла сейчас думать только о том, что ей необходимо очистить лицо Митча от грязи и гравия, помыть и очистить раны.

— Пожалуйста, пойдемте, — быстро сказала она, — мой муж ранен.

Они побежали назад вместе. На груди продавца на ремешке висела кожаная сумка, а на бедре подпрыгивал и звенел во время бега кошелек.

Они опустились на колени около Митча. Когда молодой человек опять поднял лицо, оно показалось Мэтти еще бледнее.

— Где здесь телефон?

— В доме, на столике в холле. — Голос Мэтти был по-прежнему четок.

— Позовите соседей, — попросил парень. — Из тех, кто поближе живет. — Он вскочил и побежал в дом, на ходу снимая сумку.

Мэтти секунду колебалась, не зная, в какую сторону бежать. Дома находились на довольно большом расстоянии друг от друга за высокими изгородями. Она не могла думать ни о чем другом, кроме лица Митча и необходимости смыть с него грязь. И тут она увидела мужчину в рабочем комбинезоне, идущего от калитки, а за ним женщину. Она жила в большом недостроенном доме через дорогу. Они с Митчем иногда встречали ее в супермаркете. Как у соседки, так и у рабочего были одинаково любопытные лица посторонних наблюдателей. Они уставились на Митча.

«С ним все будет в порядке, — хотела сказать Мэтти. — С ним все будет в порядке». Но ее стало так трясти, что зуб на зуб не попадал. Она не могла членораздельно произнести ни одного слова.

Мужчина опустился на колени возле Митча, а женщина подошла к Мэтти и обняла ее за плечи.

— Пойдемте, дорогая, — сказала она первое, что пришло ей в голову. — Пойдемте отсюда.

Из дома выбежал продавец молока.

— Они уже едут, — сообщил он. Он снял свою кожаную сумку и белый плащ и теперь стоял, держа плащ так, как будто хотел накрыть им Митча.