Но уже через мгновение в душе зашумела вода, и я поняла, что все случилось в действительности.

Одним из моих чувств оказалась радость, печально было бы потерять нового знакомого, загадочного и привлекательного. Может, привыкнуть к постоянному присутствию постороннего в доме будет не так уж и трудно. Любопытство ко всему нечеловеческому в Эдварде возбуждало во мне желание узнавать его больше. Кому еще когда-либо выпадал такой уникальный шанс?

Я встала и сразу переоделась, чтобы не смущать Эдварда своим видом. В ожидании, пока он выйдет, я прошла на кухню, но невольно задержалась возле полуоткрытой двери в ванную. Его обнаженное тело просвечивало сквозь прозрачную пленку, по которой стекала влага. Я и сама не заметила, как притаилась возле двери, застенчиво подглядывая. Аромат моего шампуня подсказал мне, что теперь нужно бы купить мужской гель. А еще спросить, пользуется ли он бритвой или чем-то еще. Ох, еще одежда… Он действительно как ребенок в моем мире, мне придется еще и обеспечивать его, пока он не найдет себе дело.

Он немного повернулся, и я заворожено проследила за изгибом его спины, обратила внимание на стройные ноги… Он был высоким и весьма мускулистым, идеально сложенным. За такую фигуру его взяли бы работать в любое модельное агентство! Тем более с его красивым лицом.

Вода утихла, и я поспешила в кухню, пока меня не застукали за подглядыванием. Мое сердце все еще бешено колотилось, когда он вышел, и я боялась посмотреть в его сторону – вдруг он в одном полотенце? Я не знаю, как на это реагировать.

– Что это? – спросил он, подходя со спины и беря длинными пальцами яйцо, которое я приготовила, чтобы сделать себе яичницу. Чпок – и с характерным хрустом яйцо лопнуло, а я отпрыгнула, чтобы не запачкаться, пока потрясенный Эдвард стоял, с открытым ртом глядя на клейкий прозрачный белок, стекающий по его пальцам.

Он был одет, к счастью. Только волосы были мокрыми, беспорядочными прядями спадая на лоб.

Я не выдержала и рассмеялась над выражением его лица, брезгливого и одновременно растерянного.

– Прости, я не знал, что оно такое хрупкое, - он беспомощно взглянул на меня, и я показала ему на раковину, чтобы он вымыл руки.

– Это яйцо, - пояснила я. – В нашем мире еще есть птицы.

– Ах, да, что-то припоминаю, - ворчливо ответил он, вытирая руки полотенцем, после чего подошел поближе, чтобы посмотреть, как я разбиваю яйца на сковородку. От запаха яичницы и масла он морщился.

– Из них потом вылупляются птенцы, они вырастают, большие птицы снова несут яйца… - рассказывала я, и протянула ему еще одно яйцо, но он, скривившись, отказался.

– Не нужно разговаривать со мной, как с идиотом, - попросил он немного раздраженно, когда я все чаще стала улыбаться тому, каким наивным он был в моем мире. – Я знаю, что такое птицы.

– Прости, - я сложила губы вместе, не собираясь больше потешаться. Хотя выражение его растерянного лица забавляло меня, все еще стоя перед глазами.

Ела я в молчании. У меня кусок в горло не лез, потому что Эдвард сел напротив и с интересом следил за каждым моим движением. Я бы сказала ему, что это невежливо, но вспомнила, что он был воспитан совершенно иначе.

– А ты… помнишь, как рос, своих родителей? – поинтересовалась я, чтобы отвлечь его от беспардонного разглядывания. Так легко можно подавиться.

Эдвард оживился, качая головой.

– Нет, все как в тумане.

– Сколько тебе было лет, когда ты стал вампиром?

– Двадцать четыре или двадцать пять. Это имеет значение?

– Мне просто интересно, - насупилась я и начала жевать активнее – спешила на работу.

– Никто из нас не помнит, только старейшины знают свое прошлое до изменения, - рассказывал Эдвард не очень охотно. – Правду тщательно скрывают, но всем и без фактов очевидно, что обратили меня тем способом, о котором я тебе рассказывал.

– Выращивали на ферме? – что-то кусок в горле у меня окончательно застрял. Представила себе маленького, почему-то зеленоглазого, мальчика в толпе безмозглых животных, который неожиданно проявляет сообразительность и тем заслуживает право стать особенным. Затем изоляцию, в которой его растят, воспитывая нужные знания и навыки, пока не поймут, что он достоин.