Шрифт:
Вики раскрыла дневник и написала то, что не осмелилась произнести вслух в гостиной вдовствующей герцогини, написала всю фразу, закончила её:
«Я буду хорошей королевой».
Тогда, в гостиной, она по-детски восклицала. Теперь она, как взрослая, просто и спокойно поставила точку.
В мае 1837 года ей исполнилось восемнадцать лет. Она сделалась совсем взрослой — юная девушка — jeune fille — как говорилось по-французски, на международном языке светских обществ европейских стран. Она по-прежнему оставалась на диво тоненькой и хрупкой, на диво маленького росточка. Глаза стали ещё больше, ещё более голубыми, стали яркими, и то и дело широко раскрывались. Её, прелестную прелестью юности, окружали улыбки, выражавшие почтительность и восхищение. И она улыбалась навстречу этим улыбкам.
День выдался также ярким, солнечным. Лондонцы высыпали на площади, теснятся на улицах. Целыми семьями движутся — пешком, в каретах, — движутся в загородные сады, где подают крепкий чай и другие напитки. Жарко. Лица раскраснелись. Столики покрашены яркой красной краской. Пыль, шум, говор. Мужчины и женщины, юноши и девушки, супружеские пары и влюблённые, младенцы на руках у мамаш, малыши в колясочках, трубки и устрицы, сигары и креветки, чай и табачный дым. Джентльмены в жилетках павлиньих расцветок с пропущенными по ним стальными цепочками от часов прогуливаются по трое в ряд. Дамы и девицы обмахиваются огромными носовыми платками. Женихи заказывают для невест бутылки имбирного лимонада. Юноши сдвигают набекрень цилиндры. Розовые рубашки, тросточки, голубые жилетки. Хохот, веселье. Джентльмены в синих коротких курточках, в полосатых рубашках и французских бархатных беретах спускаются к Темзе, рассаживаются в лодки, дружно (или не так дружно) поднимают вёсла.
Недавно прошло первое мая, старинный праздник весны...
Сегодня принцесса Уэлльская показалась английскому народу в лице лондонцев. Народ, всегда наклонный предпочитать будущее настоящему, бурно приветствовал тоненькую девушку, такую девичьи хорошенькую, такую будущую королеву, такую чистую, с такими наивными и радостными серо-голубыми глазами, казавшимися совсем голубыми на солнышке мая. Матушки и бабушки больших лондонских семейств тотчас окрестили её «малюткой Вики» и «ангелом»!.. Её открытый экипаж двигался медленно. Она чувствовала себя счастливой...
К сожалению, король, дядюшка Вилли-Билл, не мог присутствовать на торжествах по случаю дня рождения племянницы. Вильгельм IV был болен. Однако степень тяжести его состояния скрывали от принцессы. Вернувшись в Кенсингтонский дворец из поездки по столице, она тотчас спросила о здоровье короля. Ей отвечали, что Его Величеству лучше.
В конце ужина — на десерт — подали bombe aux fraises [48] .
Перед сном Вики села за письмо королю Бельгии Леопольду. Она давно привыкла к этой переписке. Делиться своими чувствами и мыслями, советоваться с дядей, братом матери, было приятно. Она — будущая королева, она переписывается с королём. Беседы с герцогиней-матерью и с баронессой Литцен уже казались ей скучноватыми и какими-то необязательными. Она не отдавала себе отчёта в том, что и мать, и верная гувернантка сделались ей скучны именно потому что они... — женщины! Они были женщины, а она, Виктория, была, уже стала, будущей королевой! Королева уже как бы и не являлась женщиной в обычном смысле этого понятия. Недаром Елизавета Тюдор, великая Лиззи, говорила, что в её груди бьётся сердце короля Англии, и окружала себя блистательными и деятельными мужчинами. Вы думаете, она укладывала их в свою постель под высокий балдахин? О нет! Ей просто-напросто интересно было беседовать, советоваться, делиться своими мыслями и чувствами именно с людьми деятельными. А так уж устроен мир, что деятельными людьми являются исключительно мужчины, а не дамы, не женщины. То есть за исключением королев, некоторых королев, во всяком случае! И во время юности Виктории мир оставался устроенным всё ещё точно так же. Ему ещё только предстояло меняться.
48
...Гиббон... — Эдуард Гиббон (1737—1794) — английский историк, автор фундаментального труда, посвящённого истории Рима и Византии, «История упадка и разрушения Римской империи» (1776—1788).
И Вики, ни о чём таком и не думая, всё равно предпочитала беседы с лордом Мельбурном обществу дам, собиравшихся в гостиной герцогини-матери. И возможным разговорам с герцогиней она предпочитала переписку с братом герцогини. Брата покойного отца, дядюшку Вилли-Билла, она тоже любила, но цену старому Морскому Волку уже знала! Он, конечно же, был простая душа, звёзд с неба не хватал...
Вики подробно описала свою поездку в город, улицы и площади, запруженные народом, и в каком радостном настроении все пребывали, «как будто случилось нечто удивительное». Она не лгала, не притворялась чересчур наивной. Она и вправду не полагала свой день рождения, своё восемнадцатилетие чем-то удивительным, из ряда вон выходящим!
Затем она перешла к описанию болезни Вильгельма IV. Она писала, что здоровье его поправляется. «Королю значительно лучше». Она действительно так думала.
Близился конец июня. Уже становилось ясно, что болезнь Вильгельма IV — смертельна.
В ту ночь, с девятнадцатого на двадцатое июня, Виктория не спала. Она знала, что в спальных покоях Виндзорского дворца умирает король. Она сидела за столом в своей прежней классной комнате и перебирала книги. Том за томом — «История упадка и разрушения Римской империи» — Гиббон48. Листала страницы. Засинело светло в окне. Близился конец тёплой летней ночи.
Архиепископ Кентерберийский и лорд-чемберлен, управитель королевского двора, лорд Конингем, ждали в одной из гостиных Кенсингтон-паласа. Время словно бы ускорило свой ход. Но принцесса Уэлльская ещё ничего не знала.
Она вернулась в спальню, по-прежнему отделённую лишь арочным проёмом от спальни герцогини-матери. В ночнике на круглой подставке догорала свеча. На ночном столике смутно бликовал графин с охлаждённой водой. Она налила в стакан воды и жадно пила...
Вдовствующая герцогиня появилась так внезапно, выросла её фигура в чёрном платье перед глазами принцессы Уэлльской, её единственной дочери, словно волшебное дерево в сказке. Виктория поняла...
Её ждали лорд-чемберлен и архиепископ Кентерберийский. У неё не оставалось времени вызвать звонком камеристку. Она побежала как была, в капоте, в комнатных туфлях, запахивая на груди кашемировую шаль...
Король скончался в начале третьего часа ночи. Лорд Конингем опустился перед ней на колени и поцеловал ей руку...
Было шесть часов утра.
Она вернулась к себе. Камеристка расчесала и убрала её волосы, застегнула крючки платья, приладила кружевной ворот, повязала бархотку. Королеве подали лёгкий завтрак — булочки с маслом и кофе.