— Джимми Бин! — вспыхнула Поллианна. — Мои дамы из комитета вовсе не были «старыми тетками»… то есть лишь некоторые из них были такими уж старыми, — поспешила она поправиться; ее обычное стремление к правдивости и абсолютной точности взяло верх над негодованием, — а к тому же…

— И вовсе я не Джимми Бин, — перебил ее мальчик, гордо вскинув голову.

— Не… Джимми Бин… Что ты хочешь сказать? — растерялась она.

— Я теперь усыновлен, по всем правилам. Он давно уже хотел это сделать, только, говорит, руки все не доходили. А теперь дело сделано. Меня зовут Джимми Пендлетон, а его я зову «дядя Джон»… только я еще не… привык и редко так его называю. — Он говорил по-прежнему сердито и обиженно, но на лице Поллианны уже не было и следа недовольства. Она радостно захлопала в ладоши.

— Ах, замечательно! Теперь у тебя есть настоящая семья — семья, которой не все равно… И теперь тебе не придется объяснять, что мистер Пендлетон и ты — ненастоящие родственники, ведь теперь у вас одинаковая фамилия. Я так рада, рада, РАДА !

Мальчик вдруг вскочил с каменной оградки, на которой они сидели, и зашагал прочь. Щеки его пылали, в глазах стояли слезы. Именно ей, Поллианне, он обязан всем этим огромным счастьем, которое пришло к нему так неожиданно. Он знал это. И именно ей, Поллианне, он только что сказал…

Джимми с неистовой силой пнул маленький камешек, потом другой, третий. Горячие слезы катились по его щекам, как ни пытался он сдержать их. Он пнул еще один камешек, и еще один, затем поднял третий и швырнул его изо всех сил. Минуту спустя он повернул назад и зашагал к Поллианне, все еще сидевшей на каменной оградке.

— Спорим, что я добегу до той сосны быстрее, чем ты? — с наигранной беспечностью бросил он вызов.

— Спорим, что не обгонишь! — крикнула Поллианна, с готовностью соскочив на землю.

Но состязание в скорости не состоялось: Поллианна вовремя вспомнила, что быстрый бег все еще остается для нее одним из запретных наслаждений. Впрочем, для Джимми это было не так уж важно: лицо его больше не пылало, глаза не угрожали переполниться слезами. Джимми снова был таким, как всегда.

По мере приближения восьмого сентября, назначенной даты приезда Поллианны, миссис Рут Кэрью все больше волновалась и сердилась на себя. О своем обещании взять к себе девочку она жалела с тех самых пор, как дала его. Не прошло и двадцати четырех часов, как она уже написала сестре, требуя, чтобы та освободила ее от опрометчиво взятых на себя обязательств. Но Делла ответила, что уже слишком поздно, так как и она и доктор Эймс успели написать Чилтонам. А вскоре от Деллы пришло письмо с известием, что миссис Чилтон дала согласие и через несколько дней приедет в Бостон, чтобы устроить девочку в школу и решить остальные вопросы. Так что, естественно, не оставалось ничего другого, кроме как предоставить всему идти своим чередом. Миссис Кэрью понимала это и примирилась с неизбежным, но весьма неохотно. Разумеется, она постаралась быть подобающе любезной, когда в условленный срок к ней приехали Делла и миссис Чилтон, но была очень рада, что из-за недостатка времени пребывание миссис Чилтон в Бостоне оказалось кратким и до отказа заполненным делами. То, что Поллианне предстояло приехать уже восьмого сентября, а не позже, было, пожалуй, даже хорошо, так как время, вместо того чтобы примирить миссис Кэрью с мыслью об увеличении числа обитателей ее дома, лишь усиливало ее раздражение и недовольство тем, что она предпочитала называть своей «нелепой уступкой Делле с ее безумной затеей».

Настроения сестры, разумеется, не были секретом для Деллы, и если внешне она сохраняла спокойствие, то в душе отнюдь не была уверена в благоприятных результатах. Все надежды она возлагала на Поллианну и потому решилась на дерзкий шаг — предоставить девочке с самого начала вступить в борьбу без чьей-либо помощи. С этой целью она попросила сестру встретить их на вокзале, а затем, после обмена приветствиями, поспешно удалилась под предлогом какой-то ранее назначенной встречи.

Таким образом, миссис Кэрью, едва успев взглянуть на свою новую подопечную, обнаружила, что осталась с ней один на один.

— Делла, Делла, ты не должна… я не могу… — взволнованно закричала она вслед удаляющейся сестре.

Но та, если и слышала, не пожелала обратить внимание, и миссис Кэрью, явно раздосадованная и недовольная, обернулась к стоявшей рядом с ней девочке.

— Вот беда! Не слышит, — сказала Поллианна, также провожая медсестру печальным взглядом. — А мне так не хотелось, чтобы она уходила. Но ведь зато у меня есть вы, правда? И я могу этому радоваться.

— О да, у тебя есть я… а у меня ты, — отозвалась миссис Кэрью не очень любезно. — Пойдем, — и она указала рукой направо.

Поллианна послушно засеменила рядом с миссис Кэрью, но раз или два на пути через огромный вокзал с тревогой бросила взгляд на неулыбающееся лицо своей спутницы и наконец, с беспокойством в голосе, решилась заметить:

— Вы, наверное, думали… что я буду хорошенькая.

— Хор… хорошенькая? — переспросила миссис Кэрью.

— Ну да, с кудряшками и все такое. Вы ведь конечно же пытались представить, как я выгляжу, точно так же, как я пыталась представить вас . Только я, зная вашу сестру, была уверена , что вы красивая и милая. Мне было по кому судить, а вам — нет. Ну, а я конечно же не хорошенькая… из-за веснушек, и я думаю, это очень неприятно, если ждешь хорошенькую девочку, а приезжает такая, как я, и…

— Глупости! — прервала ее миссис Кэрью довольно резко. — Пойдем, распорядимся о доставке твоего сундучка, а потом поедем домой. Я надеялась, что сестра поедет с нами, но, похоже, она не считает это нужным… не осталась даже на этот вечер.

Поллианна улыбнулась и понимающе кивнула:

— Да, конечно, это неприятно, я знаю, но, наверное, она не могла остаться. Я думаю, она кому-то понадобилась. В санатории она все время была кому-нибудь нужна. Хотя, разумеется, это очень обременительно, если человек все время нужен другим людям, правда? Ведь тогда у него совсем не остается времени для себя. Но все равно, этому тоже можно радоваться, потому что так приятно, если ты кому-то нужен, правда?