Такая легенда, по мнению разведчика, позволила бы обратиться за защитой в советское посольство, поскольку он мог претендовать на советское гражданство. А это, как он считал, будет сигналом для Центра.

Через некоторое время Фишер сообщил следователям, что готов рассказать о себе, и подготовил письменное обращение в советское посольство. Допросы продолжались целый месяц. Следователи все время старались склонить разведчика к сотрудничеству с ФБР. Убедившись, что Фишер не пойдет на предательство, сообщили ему, что дело передают в судебные инстанции, что после этого хода назад уже не будет и что его ожидает длительный срок в тюрьме, а возможно, и смертная казнь. Бумагу в посольство согласились направить, но скептически заявили: «Вы теперь КГБ не нужны, они постараются откреститься от вас».

В реальности с обращением в посольство произошло то, чем пугали агенты ФБР. Ответ был таков: «Рудольф Иванович Абель посольству неизвестен, и в числе советских граждан не числится».

Вместе с тем факт обращения арестованного в советское посольство лишил ФБР возможности предпринимать какие-либо шаги оперативного характера, полагая, что советская разведка уже осведомлена об аресте ее сотрудника.

…Условия содержания в тюрьмах — нью-йоркской окружной и федеральной исправительной в г. Атланта — были тяжелые. Состав заключенных был разным, но преобладали уголовники. Ссоры и драки, употребление наркотиков, которые непонятно как доставлялись в тюремные помещения, отравляли обстановку, делали ее невыносимой для многих заключенных.

Вильям Генрихович провел в таких условиях четыре с лишним года, но ни разу не пожаловался на плохое содержание.

Он обладал способностью находить себе занятие в любой обстановке. Его ум находился всегда в постоянном поиске увлекавших его идей. То он занимался решением математических задач, то составлением кроссвордов, изобретением различных приспособлений.

В этой связи Донован описывает ситуацию, которая сложилась, когда Фишер находился в нью-йоркской тюрьме. В камеру к нелегалу поместили одного отпетого уголовника, и адвокат решил поинтересоваться обстановкой. Донован приводит следующий диалог, который произошел между ним и его подзащитным:

«— Я слышал, у вас появился сосед по камере?

— Да, — ответил Абель, — бедняга бандит.

— Как вы с ним уживаетесь?

— Очень хорошо, — сказал полковник, закуривая сигарету, — я учу его французскому языку Видите ли, Скуиллант (фамилия заключенного. — Авт.) был очень расстроен в связи с тем, что снова попал в тюрьму, и первые дни вел себя, как зверь в клетке. Я не обращал внимания на его возню, но в конце концов она стала мешать мне решать математические задачи, с помощью которых я убивал время. И вот у меня появилась идея.

Я замечал, что у людей, таких как он и некоторых других, привыкших действовать методами насилия, физическое утомление помогает успокаивать эмоциональное возбуждение. Мне трудно было что-нибудь придумать в маленькой камере с самым строгим режимом. Однако я заметил, что стены, потолок и пол камеры — грязные, и спросил, не хочет ли он поскрести их, чтобы сохранить свою физическую форму.

В конце концов он заявил, что займется этим делом. С тех пор каждый день по несколько часов он скреб камеру и содержал ее в абсолютной чистоте.

Я подумал, чем бы компенсировать его усилия, и предложил учить его французскому языку, и он был в восторге.

Я проявляю терпение — и без каких бы то ни было текстов мы добились весьма неплохих успехов».

Разведчика не оставляли в покое и спецслужбы. С одной стороны, они действовали через администрацию тюрьмы, с другой — через самого адвоката. Донован профессионально и добросовестно выполнял обязанности защитника, но никогда не упускал возможности в критических ситуациях напомнить, что подзащитный упускает свой шанс, отказываясь от сотрудничества с американскими спецслужбами. Иногда такие беседы принимали форму нажима. Но каждый раз нелегал отвергал эти домогательства, действуя при этом с большим достоинством и тактом.

Мероприятия по вызволению Фишера из американской тюрьмы были начаты в октябре 1957 года. Сотрудники центрального аппарата старались подобрать оптимальный вариант, который позволил бы начать переговоры с американцами.

В процесс работы была включена и Елена Степановна. В качестве ее адвоката был приглашен влиятельный юрист Вольфганг Фогель, член Коллегии адвокатов Большого Берлина. Он должен был выступать в качестве посредника перед американскими властями.

Важным моментом был подбор подходящего кандидата или кандидатов для обмена. В этот период найти таких людей было непросто. Американцы скептически относились к тому, что в СССР найдется равнозначный кандидат.

Итальянский журнал «Темпо» в феврале-марте 1958 года поместил интервью своего корреспондента с заместителем генерального прокурора США Томпкинсом, который следующим образом охарактеризовал положение: «Это был противник большого масштаба, гений в своей профессии, — отмечал он. — В течение десяти дет он смог не только прожить незамеченным и не обратить на себя внимания, не вызвать к себе подозрения, но сумел даже приобрести симпатии к себе и установить много дружеских связей. Это, несомненно, наиболее важный и самый способный советский агент, который когда-либо попадал в наши руки с 1917 года. В своей профессии — это исключительный человек во всех отношениях… Арест Абеля — дело большого значения. Для подготовки агента с такими способностями требуются годы и годы, может быть, десять лет, а может быть, двадцать. Его сила воли и выдержка таковы, что, если бы мне пришлось написать учебник о поведении секретного агента, я не смог бы посоветовать ничего другого, как имитировать Абеля. Это человек, пожертвовавший всем ради выполнения своей миссии, который полностью перевоплотился в свою роль. Для русских он, несомненно, незаменим. Поэтому я не думаю, чтобы он был обменен на кого-нибудь, поскольку тем самым мы преподнесли бы русским огромный подарок» [20] .