— Братцы, до-ома!

— Наша земля!

Ефрейтор Кузин приказал Ломии оставаться в шеломайнике и наблюдать, а сам, одернув гимнастерку и выставив вперед автомат, вышел из зарослей и громко крикнул:

— Здравия желаю, товарищи!

Шумной гурьбой моряки окружили пограничника. Все тянулись к нему, чтобы взглянуть, пожать руку. Сквозь толпу матросов к Кузину с трудом протиснулся смуглолицый строгий лейтенант. Он стиснул пограничника, крепко поцеловал в губы, откозыряв, представился:

— Лейтенант Суздальцев, командир взвода морской пехоты.

Ефрейтор Кузин был смущен, но держался строго, деловито, как того требует пограничная служба.

— А теперь, товарищи, попрошу ваши документы, — сказал он, когда улегся шум. И снова, уже в который раз, одернул гимнастерку.

Документы у прибывших были в порядке. В командировочном предписании, предъявленном лейтенантом, значилось, что взвод следует из Нарвика на Дальний Восток.

— Из Норвегии, значит? — спросил ефрейтор. — А откуда же сейчас на шлюпке появились?

— Рассказ длинный, браток, — вздохнул лейтенант, пряча предписание. — Долбанули нас в океане. Две торпеды в наш пароход всадили. Четыре года воевали и уцелели, а тут, в мирной обстановке, чуть не сыграли в ящик.

— А где же остальные с парохода? — допытывался Кузин.

Лейтенант махнул рукой: что, дескать, спрашивать! Но, помолчав, сказал: — Погибли. Все. Перебиты на воде.

С откоса спустился взвод пограничников во главе с маленьким коренастым лейтенантом Морозовым. Ефрейтор Кузин, браво откозыряв, в двух словах доложил обстановку. Через несколько минут пограничники и моряки в одном строю двинулись на заставу.

А уже на другой день лейтенант Суздальцев сидел в кабинете генерала.

— Рассказывайте, как было, — приказал командующий. — Со всеми подробностями.

— Мы вышли из Владивостока вечером девятого июля и двенадцатого вечером подошли к Курилам. Был сильный туман. Около трех часов ночи на судне послышались крики: «Люди на море!» Я вышел на полубак и увидел отчалившую от нашего парохода шлюпку. Вскоре шлюпка вернулась с неизвестными людьми. Это были либо китайцы, либо японцы. Они были одеты в рваную солдатскую одежду и выглядели изможденными. Среди наших пассажиров оказался майор морской службы, который знал японский и китайский языки. Он и объяснился со спасенными. Кажется, это были бежавшие из японского концлагеря китайские военнопленные.

— Как фамилия майора? — живо спросил генерал.

— Я с ним не успел познакомиться, товарищ генерал, помню только, что его звали Иннокентием Петровичем, фамилия упоминалась, но я забыл. Ему лет тридцать пять, высокий, статный блондин. Между прочим, он говорил, что служил когда-то в морской погранохране в Приморье. Сам он из Владивостока.

— Грибанов?

— Грибанов! — с радостью подтвердил лейтенант Суздальцев. — Он направлялся в ваше распоряжение, товарищ генерал.

Командующий встал, прошелся по кабинету. На его лице нервно задвигались рыжие усы.

— Значит, погиб? — спросил он, остановившись перед Суздальцевым.

— Шлюпка, где он находился, была разбита. По-моему, он сразу же был убит или потонул.

— Очень жаль! Это был отличный разведчик и одаренный лингвист, что редко сочетается в одном человеке. Продолжайте, — добавил он после паузы.

Лейтенант Суздальцев рассказал все, что знал о подобранных в море военнопленных, о том, что после этого судно вынуждено было дрейфовать в тумане еще более двух суток, попало в район рифов и только на третьи сутки, когда прояснилась погода, вышло в Тихий океан.

— Когда мы вышли в океан, — продолжал лейтенант, — то увидели перископ подводной лодки. Перископ шел справа от нас, параллельно нашему курсу. Потом скрылся и больше не появлялся. Нас, офицеров, пригласил к себе капитан парохода и сказал, что судно находится в угрожаемом положении и что все люди должны быть на ногах. Капитан объявил аварийное расписание: кто к каким шлюпкам приписан. Моему взводу была выделена отдельная шлюпка, и я приказал сложить туда оружие и всю амуницию.

Около двенадцати ночи, когда судно шло с замаскированными огнями, мы сидели на юте возле своей шлюпки. Вдруг судно сильно вздрогнуло и раздался взрыв. Мы поняли, что пароход торпедирован, и кинулись к шлюпке. Благополучно опустили ее на воду и поспешно стали отходить, боясь попасть в воронку, которая образуется, когда судно начнет тонуть. Но пароход еще не тонул, только из машины со свистом бил пар. На воду спускались все новые шлюпки и плоты. В это время, не более как минуты через три после первого взрыва, раздался второй, и пароход стал быстро тонуть.

Тут мы все увидели всплывшую на поверхность подводную лодку. Она двигалась к нам. Капитан «Путятина» крикнул в рупор, чтобы все шлюпки быстрее расходились в разные стороны. Это распоряжение было очень своевременным. Через минуту или две с подводной лодки при свете прожектора начали, обстреливать шлюпки из пулеметов. А потом лодка стала таранить шлюпки, а тех, кто плавал на воде, расстреливали. Мы в это время были уже довольно далеко от того места, и нас сразу не заметили. Через некоторое время, однако, мы услышали шум мотора и поняли, что за нами гонятся. Я приказал солдатам примкнуть к автоматам диски и подготовиться к стрельбе. Мой расчет был такой: палуба подводной лодки открыта, стреляющие с нее не защищены, и если дать по ним массированный огонь из двадцати восьми автоматов, то можно наделать переполоху, а главное, разбить прожектор, ослепить пиратов и удрать.