— Я уверена, что она прекрасно справится. А Фиона Веррингер будет очаровательной Золушкой.

Семестр шел своим чередом, и я больше не видела Марсии Мартиндейл, но дважды встречала миссис Гиттингс, которая гуляла по аллеям с ребенком в коляске. Я останавливалась и разговаривала с ней. Казалось, она предана ребенку, и мне это нравилось. Розовощекая уютная женщина с чистосердечным видом — полный контраст вызывающе яркой актрисе и ее язвительной костюмерше. Признаюсь, мне было любопытно понять, каким образом она уживается в таком доме. Она не была женщиной, которая много говорит о своих хозяевах, но одно-два разоблачающих замечания у нее все-таки вырвались.

— Миссис Мартиндейл двадцать четыре часа в сутки актриса. И никогда нельзя быть уверенной, говорит она всерьез или играет роль, если вы улавливаете, что я имею в виду. Она девочку-то любит, да иногда забывает о ней… а с ребятней так нельзя.

И о Мейзи.

— Еще одна такая. Только у этой обе ноги твердо на земле стоят. Ну, не знаю. Это как работать в каком-нибудь театре… не то, чтобы я в каком работала, мисс Грант. Но я себе говорю: Джейн Гиттингс, никакой это не театр. Это настоящий живой дом, и это настоящий живой ребенок. И коли они забывают про то, смотри ты не забывай.

В другой раз, когда я снова ее встретила — это было ближе к разъезду на рождественские каникулы — она сказала мне, что в праздник погостит у своей сестры на вересковых болотах.

— Хозяйка сама отправляется в Лондон и Мейзи с собой возьмет. Это дает мне случай забрать малышку. Сестра моя до детишек ох как охоча. Да жалко, что своих у нее так и не было.

Как-то не удавалось мне представить Марсию Мартиндейл хозяйкой Холла. Но это было не моей заботой, а своих дел, которыми надо было заниматься, в этот период было более чем достаточно.

«Золушка» была постоянным источником паники и радости. У Фионы был красивый голос; мы обнаружили, что жизнерадостная злая мачеха и две уродливые сестры полны задора, который трудно сдержать, они решительно настроились добавлять к роли собственные выдумки к отчаянию Эйлин Экклз; костюм Шарлотты сидел не так, чтобы понравиться мисс Барстон, и по этому поводу разразился ад кромешный.

— Ради Бога! — восклицала Эйлин. — В Друри Лейн не может быть хуже!

Потом была задача украсить школу и установить почтовый ящик, чтобы девушки могли отправлять рождественские открытки друг другу. Утром перед представлением «Золушки» мы организовали доставку нашей почты, и две младшие девочки надели кепи почтальонов, очень торжественно открыли ящик, который был установлен в трапезной, и после этого открытки были доставлены по назначению. Последовали ахи и охи, поцелуи и много выражений сердечной признательности.

Смотреть «Золушку» прибыло рекордное количество родителей; они безудержно аплодировали, заявляли, что все очаровательно и гораздо лучше, чем «Дик Уиттингтон» в прошлом году; и совсем неважно, что одна из уродливых сестер растянулась прямо на сцене и ее туфля отлетела к зрителям и что вторая из уродливых сестер забыла свои слова, а голос суфлера был таким громким, что его было слышно по всему залу.

Каждый говорил, что все было восхитительно. Дейзи поздравляли.

— У ваших девушек такие прекрасные манеры, — сказал кто-то из родителей.

— Я так рада, что вы это отметили, — с улыбкой ответила Дейзи. — Мы уделяем манерам большое внимание. Больше, я полагаю, чем в столь многих из этих завершающих школ.

Воистину это был триумф.

Девушки уехали, и мы с Терезой должны были на следующий день отправляться в Молденбери. Закончился еще один семестр. Он был очень интересным и приятным, частично благодаря тому, что Джейсон Веррингер отсутствовал. Этот факт придавал нашей жизни определенное спокойствие.

Рождество прошло по-настоящему счастливо. Тереза так ждала его, что я опасалась — она может слишком многого ждать и потом страдать от разочарования.

Но нет, все прошло превосходно.

Мы прибыли за неделю до праздника, и я была этому рада, поскольку это давало Терезе возможность получить удовольствие от предвкушения Рождества и от всех подготовительных хлопот, которые, как я часто думала, доставляют больше радости, чем само пиршество.

Она помогла Вайолит с пудингом и рождественским тортом. И вот Тереза сидит на стуле и очищает изюм и орехи и наблюдает за тем, как Вайолит, словно посвященная жрица, размешивает пудинг и зовет каждого помешать, даже работника, который трижды в неделю помогает ей в саду.

— Каждый должен участвовать в размешивании, — таинственно говорит Вайолит, — не то…

Она не заканчивает предложение, но молчание оказывается еще более зловещим, чем могли бы быть слова.

Рождественский запах пропитал весь дом, пока пудинги булькали в медных формах. Тереза наблюдала, как Вайолит длинной палкой, с ловкостью фокусника продевая конец в ушки пудинговых форм, с триумфом вытаскивала их, а все мы стояли рядом и дивились. Был и важнейший маленький вкусовичок — небольшая миска, в которой было пудинга как раз на четверых. Мы должны были попробовать его после обеда и вынести свой беспристрастный приговор. Все эти мелочи Тереза воспринимала с восторгом.