Что умеют танкисты

Аннотация

Получив редакционное задание написать заметку о танкистах, автор по дороге размышляет о том, что гораздо интереснее было бы написать о ракетчиках или вертолётчиках, так как время славы танков уже прошло. О том, как автор переменил свои взгляды, рассказывает данная книга.

Однажды пришлось мне работать в военной газете. Был я ещё новичком, как следует и осмотреться в редакции не успел, когда вызвал меня главный редактор и говорит: — Вот вам первое задание. Поезжайте-ка к танкистам. Поглядите, что там есть интересного. Напишете заметку в следующий номер. Желаю успеха. И я поехал к танкистам. О ЧЕМ Я ДУМАЛ, ПОКА ЕХАЛ Если говорить откровенно, ехать тогда к танкистам мне не очень хотелось. С большим бы удовольствием я поехал к ракетчикам или, например, вертолетчикам. И вот почему. Как прославились наши танкисты во время Великой Отечественной войны, это я хорошо знал. Как боялись наших могучих танков фашисты — это тоже ни для кого не секрет. Но с тех пор уже прошло много лет. Очень сильно с тех пор изменилась наша армия. Вместо «ястребков» в небе появились реактивные истребители, которые летают быстрее звука. Вместо зенитных пушек — ракеты. Вместо обыкновенных автомобилей — бронетранспортёры и мощные вездеходы. Нет, совсем не узнать стало нашу армию. И только танк так и остался танком. Вот о чём я думал, пока ехал к танкистам. ПИСАРЬ ВЕРЕВКИН Так уж складывались мои дела в этот день, что мне все время приходилось кого-то разыскивать. И когда я приехал к танкистам, то оказалось, что мне прежде всего надо отыскать сержанта Пирожкова. Потому что это был именно тот человек, который мог рассказать мне великое множество разных историй и случаев, необходимых для газеты. И я отправился на поиски Пирожкова. Вошёл в двухэтажный корпус, открыл первую дверь и остановился в удивлении. Посредине большой комнаты на железной круглой табуретке сидел солдат. Солдат был очень худой и очень печальный. Он не заметил меня, потому что внимательно смотрел прямо перед собой. А прямо перед ним бегал игрушечный зелёный танк. Игрушечный танк бежал по игрушечной дороге среди игрушечных деревьев. Вот он поднялся на игрушечный холм, съехал с него и оказался перед игрушечным мостом. На секунду он замер, словно в нерешительности, потом дёрнулся и въехал на мост. Мост был очень узким, и одна гусеница игрушечного танка повисла над пропастью. Ещё мгновение — танк на-кренился и упал с моста. — Опять! — расстроенно сказал солдат и встал. Он подошёл к маленькому танку, бережно перевернул его и поставил на дорогу. И тут он увидел меня. Я думал, что он смутится, но он даже не покраснел, как будто не было ничего странного в том, что взрослый солдат играет в игрушки. — Простите, — сказал я. — Вы не Пирожков? — Нет,- ответил солдат. — Я — Верёвкин. Писарь Веревкин. Потом он спокойно вернулся на своё место, и только теперь я разглядел, что справа и слева от табуретки были рычаги -точно такие, какие бывают в кабине трактора или танка. Верёвкин положил руки на рычаги, а ногой нажал на педаль. И маленький зелёный танк опять побежал по жёлтой дороге. Верёвкин тронул правый рычаг, и танк послушно повернул вправо. Верёвкин нажал левый рычаг, и танк сделал поворот влево. И тут я начал догадываться, в чём дело. Солдат учился водить танк! Сейчас он как бы сидел в настоящем танке и передвигал настоящие рычаги и внимательно следил, как машина повинуется ему. Вот игрушечный танк добежал до моста и снова — хлоп! -рухнул вниз. — Никак! Верёвкин вздохнул, и я почувствовал, что ему хочется поговорить со мной. Через несколько минут я знал его грустную историю. С детства мама считала его болезненным ребёнком. Бабушка убирала за ним постель, а папа решал за него задачи. Учителя говорили, что он способный, но ленивый мальчик. И жизнь Верёвкина шла легко и беззаботно. Учился он на тройки, и если чем-нибудь мог похвалиться, так это красивым, чётким почерком. И поэтому, когда он прибыл в армию, его назначили штабным писарем. Сначала Верёвкин очень обрадовался такой удаче, потому что быть писарем — это гораздо легче, чем управлять танком, мыть его и чистить. И переписывать бумажки намного приятнее, чем ходить на морозе в строю или ползать по-пластунски. Но чем дольше сидел Верёвкин в штабе, тем печальнее ему становилось. Каждый день сюда доносился грохот танков. Товарищи Верёвкина водили танки и стреляли из пушек, а он по-прежнему всё переписывал бумажки. И особенно грустно становилось ему, когда получал он письма от своего младшего брата, третьеклассника Пети Верёвкина, потому что Петя каждый раз просил старшего Верёвкина рассказать, как идёт служба. А о чём мог рассказать Верёвкин? Разве что о том, каким красивым почерком переписывает он разные бумаги. И тогда он пошёл к командиру и попросил, чтобы его перевели в танковое подразделение. И командир всё понял и даже похвалил Верёвкина за то, что тот больше не ищет лёгкой жизни. — И вот теперь, -сказал бывший писарь Верёвкин,- скоро мне разрешат водить настоящий танк… Он вздохнул и снова сел за рычаги. А я осторожно закрыл за собой дверь и пошёл дальше. ПОКА САМ НЕ ПОПРОБУЕШЬ… Я шагал и думал о писаре Верёвкине и не заметил, как очутился возле одноэтажного квадратного здания. Я вошёл в это здание и удивился ещё больше, чем полчаса назад, когда увидел Верёвкина с его игрушечным танком. Здесь был бассейн. . А возле бассейна стояли солдаты. Неужели это тоже танкисты? А может быть, моряки-подводники? Или спортсмены-аквалангисты? Или водолазы? Такой был у них вид. Спасательные пробковые жилеты аккуратно затянуты тесёмками. Резиновые маски на лицах. Большие противогазные коробки на груди. И сами раздеты до трусов. Разве догадаешься, что это танкисты? Дело ли танкистов лазать под воду? — А как же! -сказал мне офицер, руководитель занятий.- Это раньше танки умели ходить только по суше. А теперь и под водой, по дну реки научились ходить. Вот и танкистам обязательно надо уметь работать под водой. На всякий случай. Мало ли что может приключиться. Конечно, я сразу забыл, что мне нужно искать сержанта Пирожкова. Я стоял возле бассейна и наблюдал за всем, что здесь происходит. И вот что я увидел. Двое солдат надели маски и исчезли под водой. Только лёгкие большие поплавки теперь качались на поверхности. Да сигнальные верёвки тянулись из-под воды. Поплавок побежит вперёд — значит солдат под водой вперёд двинулся. Замрёт поплавок на месте — значит солдат остановился. Под водой солдаты, оказывается, не просто бродили, как душе угодно. Они работали; Один поднял тяжёлый стальной трос и поволок за собой. И другой солдат тоже взял стальной трос. Два поплавка двинулись по воде. А рядом со мной стоял старшина и внимательно смотрел на часы. Пять минут. Семь. Десять… Сколько же солдаты продержатся под водой? Наконец-то всё. Отлично. Можно вылезать. Солдаты выбрались из воды. Сняли маски. У них были красные, распаренные лица, словно после бани. Но смеялись солдаты весело. И отряхивались, точно после купания в речке. И я подумал: «Вот это занятия! Просто не занятия, а одно сплошное удовольствие!» И мне во что бы то ни стало захотелось тоже спуститься под воду. Конечно, я тут же сказал об этом командиру. Командир пристально посмотрел на меня. — А сумеете? — Да что ж тут не суметь! — усмехнулся я. А про себя подумал: «Что, я не нырял никогда, что ли? Подумаешь- сложность!» — Ладно, — сказал командир. — Только если что — сразу за сигнальную веревку дергайте. Я разделся, надел спасательный жилет, примерил противогазную маску. Зажал нос проволочным зажимом, в рот вставил резиновый загубник — это для того, чтобы дышать только ртом. Старшина ловко обвязал меня вокруг пояса верёвкой. Я покосился через противогазные очки на эту верёвку, но ничего не сказал: надо — так надо. В руки мне дали груз — мешок с песком. А это для чего ещё? Ах да, это чтобы вода меня на поверхность не выталкивала. И я начал спускаться по железной лесенке. Осторожно ступил на дно. Сделал шаг, другой. Ничего, вроде бы получается. Только дышать тяжело. Давит вода на грудь. Ещё шаг, ещё… И тут вдруг сбился с дыхания. Сразу почувствовал — мало воздуха! Начал хватать воздух ртом — ещё хуже! Словно подушку мне на лицо положили. Оглянулся по сторонам — кругом вода колышется. Одинаковая. Куда идти? В ушах зазвенело. В глазах тёмные круги пошли. Ещё не хватало, чтобы меня за верёвку вытягивали! Бросился в одну сторону, в другую — совсем запутался. «Спокойнее, — говорю себе. — Спокойнее». Ещё раз огляделся и сквозь воду угадал чёрные перекладины лесенки. Значит, совсем недалеко отошёл. Выбрался из бассейна, стянул маску. Ах, как хорошо — свежий воздух! Дыши -не надышишься! Командир спрашивает: — Ну как? — Ничего, — отвечаю. Но он, наверно, по моему лицу и сам всё понял. — В первый раз, — говорит, — всем трудно бывает. Без тренировки. , Потом я вытирался полотенцем и с уважением посматривал на солдат, которые готовились спускаться в бассейн, Я-то и пяти минут под водой не пробыл, а выскочил, как пробка. А они сколько работают! Да ещё тяжеленный трос таскают! Каково им? И ещё я думал про себя: «Со стороны-то, выходит, любое дело лёгким кажется. Пока сам не попробуешь». КАК Я ЖДАЛ ПИРОЖКОВА Сержанта Пирожкова я отыскал в танковом парке. Вот уж где было интересно — так интересно! Никогда в жизни я не видел сразу столько танков. Повсюду стоял звон и грохот. Около танков возились солдаты в чёрных промасленных комбинезонах. Сержант Пирожков проверял рацию в своём танке. Он крутил ручки настройки и щёлкал переключателями. Оказывается, танкист должен быть ещё и умелым радистом. Я не стал мешать Пирожкову. Я решил, что дождусь перекура и тогда поговорю с ним. Я был уверен, что ждать мне придётся недолго. Когда-то я сам служил в армии и знал, что солдаты всегда не прочь перекурить. Потому что во время перекура обязательно кто-нибудь расскажет какую-нибудь весёлую историю. А после нелёгкой работы нет лучше отдыха, чем как следует посмеяться. И вот я отошёл в сторонку и стал терпеливо ждать. Отсюда мне было хорошо видно всё, что делалось в парке. Трое солдат натягивали на катки танка тяжёлую гусеницу. Двое других протащили небольшие зелёные ящики. Кто протирал ветошью приборы, кто возился в двигателе, кто, забравшись под танк, орудовал гаечным ключом. Все были заняты работой. Так прошёл час, а перекура всё не было. — Ничего, — сказал я себе.- Уже недолго ждать. Это точно. Один танк поводил из стороны в сторону стволом пушки, словно прицеливался. На другом танкисты прогревали двигатель. Они раскрывали рты и что-то кричали друг другу, но что, я не слышал — такой стоял грохот. Я посмотрел на часы. Прошло ещё сорок минут. Перекура всё не было. «Ну уж теперь-то, — подумал я,- совсем скоро». Солдаты время от времени скрывались в люках танков, и снова появлялись на броне, и опять исчезали в своих машинах. Руки у всех были черные и лица тоже перепачканы. Так прошёл ещё час. Я почувствовал, что моё терпение кончается. И тут я увидел сержанта Пирожкова. Он торопился куда-то с гаечным ключом в одной руке и с промасленной тряпкой — в другой. И лицо у него было озабоченным. Я поймал его за рукав комбинезона. — Послушайте, сержант Пирожков, — сказал я, — у вас будет когда-нибудь перекур или нет? Пирожков засмеялся: — Так у нас весь экипаж некурящий! Был один курильщик- наводчик наш, — так и тот позавчера бросил! И добавил серьёзно: — У нас, у танкистов, ведь как — поработаешь сейчас хорошо, и танк тебя не подведёт на учениях. Поработаешь с прохладцей, и танк тебе тем же отплатит -намучаешься потом. Так что сейчас нам не до перекуров. Приходите вечером в казарму, поговорим. И сержант Пирожков побежал дальше. ПРЕПЯТСТВИЕ Вот какую историю рассказал мне вечером в казарме сержант Пирожков. — Есть у меня друг-Володя Кукушкин. Во всей роте — да что в роте! — во всём полку считается он лучшим механиком-водителем. Про него наш командир, лейтенант Громыхалов, всегда говорил: — Нет такого препятствия, которое не смог бы преодолеть танк, если им управляет рядовой Кукушкин. А другой наш командир, капитан Дегтярёв, говорил: — Завяжите Кукушкину глаза, он и с завязанными глазами проведёт танк как по ниточке. А третий наш командир,. майор Каратыгин, говорил: — Запустите танк с Кукушкиным в самое что ни на есть непроходимое болото — он и то выберется. Другой бы человек на месте Володи Кукушкина, наверно, давно возгордился, но наш Володя Кукушкин оставался таким же скромным парнем, каким был, когда прибыл в армию. И вот однажды приехали к нам гости — комсомольцы с фабрики из соседнего посёлка. Пришли на танкодром, где учатся солдаты водить свои боевые машины. — Ну, — говорит лейтенант Громыхалов Кукушкину, — доверяем вам исключительно важное дело — показать, на что способны наши танкисты. И чтобы всё было без сучка и задоринки. — Есть! — говорит Кукушкин. — Без сучка и задоринки! Надел он, как положено, комбинезон, надел танковый шлем и забрался в свой танк. Комсомольцы, наши гости, кто на вышке стоит, чтобы виднее было, кто возле вышки, кто через бинокли смотрит, а кто — просто так. И мы все, солдаты, товарищи Кукушкина, стоим тут же. Вот подал лейтенант по радио команду: «Вперёд!» Загрохотал танк, выбросил облако сизого дыма и рванулся с места. Только пыль взвилась из-под гусениц. И хоть знаем мы, какой отличный водитель наш друг Кукушкин, а всё равно волнуемся — мало ли что бывает. И вот мчится танк с Кукушкиным всё вперёд и вперёд. А на танкодроме, надо сказать, каких только препятствий нет! И крутой подъём на гору, и отвесный спуск, и самый настоящий противотанковый ров, и узенький мост — чуть ошибёшься, и всё, застрял. Только для нашего Кукушкина все эти препятствия не препятствия. Одно — позади. Второе — позади. Третье — позади. Молодец Кукушкин! Знай, ребята, наших! Взобрался танк на гору и аккуратненько спустился. Нырнул в ров и тут же задрал нос к небу — выбирается. И уже несётся, грохоча, по прямой к мосту. Лишь пыль клубится над ним. — Нет такого препятствия, — объясняет нашим гостям лейтенант Громыхалов, — которое не мог бы преодолеть танк, если им управляет… И вдруг замолчал лейтенант Громыхалов на полуслове. Что такое? Мы даже глазам своим не поверили. Замер танк, остановился как вкопанный. Что случилось? Никогда такого не бывало. Неужели отказал мотор? Видим издали — открывается крышка люка и выбирается Кукушкин из танка. Повозился возле гусеницы и назад-в люк. Тронулся танк. Но время-то уже потеряно! Лейтенант от досады даже зажмурился. — Эх! — говорит. — Надо же, чтобы именно сегодня такое случилось! Подкачал Кукушкин. Опозорился перед нашими гостями! А танк уже рядом. Откинулась тяжёлая бронированная крышка, и из люка высунулась голова Кукушкина. — Принимайте, — говорит, — пассажира! А на ладони у него — видим — свернулся маленький ёжик. — Чуть под самую гусеницу не угодил, — говорит Кукушкин.-И как только я его заметил! Вот тебе и препятствие! НА ТАНКОДРОМЕ Конечно -вы понимаете — теперь я не мог уехать, не отыскав Кукушкина. А где же был Кукушкин? Кукушкин был на танкодроме. Пока я добирался до танкодрома, стало уже совсем темно. , «Эх,-думаю, — опоздал. Кто же будет в такой темноте заниматься?» Но вижу — возле вышки, у фонаря, стоят танкисты. А где-то совсем рядом в темноте танк грохочет. Грохот всё ближе, ближе. Нарастает. Мне даже не по себе стало. Долго ли танку в такой темноте на человека наскочить? Я, на всякий случай, поближе к фонарю подошёл — чтобы меня виднее было. И тут из темноты танк вынырнул. Фары не светятся. Тёмный весь. Остановился танк. Сразу тихо стало. Открылся люк, и из него выпрыгнул невысокий солдат. — Товарищ майор, — докладывает командиру, — рядовой Кукушкин упражнение выполнил! «Что за чудеса? — думаю. — Я в такой темноте в двух шагах ничего не вижу. Как же он танк водит?» Наверно, я вслух эти слова произнёс, потому что майор дотронулся до моего локтя и говорит: — Ну-ка, товарищ корреспондент, забирайтесь в танк! А теперь смотрите. Взглянул я в смотровой прибор и ахнул! Что такое? Вижу дорогу, залитую зеленоватым светом. И каждый камень вижу. И дерево справа от дороги вижу. И кусты слева темнеют. Может быть, пока я в танк забирался, луна вышла? На всякий случай я даже наружу выглянул. Нет, по-прежнему вокруг кромешная тьма. Хоть глаз выколи. Снова к смотровому прибору приник. Дорога. Камень. Кусты. Всё видно. Прямо волшебство какое-то! — Что? — смеётся майор. — Глазам не верите? Такие у нас теперь приборы есть, что и в темноте видят. — Да, — говорю. — Здорово. Даже вылезать не хочется. — А вы и не вылезайте, — говорит майор. — Сейчас мы домой отправляемся. Поедете вместе с нами. И я поехал в танке, как настоящий танкист. РАБОТА ИДЕТ НОРМАЛЬНО — Что я! — сказал Кукушкин, когда мы вернулись в казарму. — Вот у меня есть друг! Степанов его фамилия. Смелый человек. Можно даже сказать, отчаянный. И я подумал: наверняка мне теперь предстоит искать этого Степанова. И если дальше дело пойдет так же, то мне, пожалуй, еще не скоро удастся вернуться в редакцию. — В прошлом году тут, недалеко от нас, километров за пятьдесят, обнаружили минное поле. Старое минное поле, ещё от войны осталось. Сотни мин, говорят, там были. И вот сапёры наши поехали разминировать это поле. А вместе с сапёрами должны были отправиться и танкисты — самые опытные механики-водители… — Зачем же танкисты? — удивился я. — Как зачем? Помогать сапёрам. Это раньше танк боялся каждой мины. А теперь нет. Теперь впереди танка катится специальное приспособление — трал. Идёт такой танк, медленно идёт и утюжит тралом поле. Вот мины и взрываются. «А это опасно?» — хотел спросить я, но не спросил. Конечно, я и сам понимал, что опасно. Недаром говорят, что сапёр ошибается только один раз в жизни. — Подумали, подумали наши командиры и послали Степанова. Собрался он, взял свой вещмешок и уехал. Уехал, и нет от него писем. Пять дней, прошло, десять дней — ничего нет. Я уже переживать начал -мало ли что может случиться. С минами шутки плохи. Наконец почтальон приносит письмо. Разрываю конверт, тороплюсь, волнуюсь. Читаю. Да вот, хотите, сами почитайте — сохранилось у меня это письмо. Кукушкин порылся в тумбочке и протянул мне письмо. Это был помятый тетрадный листок в клеточку, от него пахло соляркой и бензином. «Володя, привет! -прочёл я.- Пашет тебе твой друг и однополчанин Николай Степанов. Вот уже десятый день, как я на новом месте. Живу хорошо, только комары донимают, здесь их тысячи. Обязательно пришли мазь от комаров. А в остальном работа идёт нормально. Больше писать нечего. Привет всем ребятам. Николай». — Я, когда получил это письмо, — сказал Кукушкин,- грешным делом подумал: а может, и правда, там не так опасно. И только потом, когда уже вернулись сапёры, рассказали мне: дважды танк Степанова нарывался на мины с коварным секретом, дважды Степанов был на волосок от смерти. Вот тебе и мазь от комаров! Я бережно сложил тетрадный листок и отдал Кукушкину. Я представил себе, как медленно-медленно движется танк Степанова по минному полю, как впереди с грохотом рвутся мины и, свистя, летят осколки, и срезают ветви деревьев, и щёлкают по броне… Работа идёт нормально. И понял — пусть я опоздаю в редакцию, пусть со мной делают что хотят, но Степанова повидать мне надо во что бы то ни стало. — А где… — начал было я, но Кукушкин понял меня с полуслова. — Где Степанов? — сказал он. — Далеко Степанов. Уехал уже, демобилизовался. Теперь на заводе работает. Испытателем. Новые танки испытывает. И я пожалел, что так и не увижу этого человека. О ЧЕМ Я ДУМАЛ, КОГДА ЕХАЛ ОБРАТНО На другое утро я распрощался с танкистами и отправился назад в редакцию. Наверно, редактор уже ждал меня там и сердился за то, что я так долго не возвращаюсь. И пока я ехал обратно, я вспомнил, как не хотелось мне отправляться к танкистам, и все свои мысли тогдашние вспомнил, и мне стало даже немножко стыдно. Сколько нового узнал я за один лишь день! Оказывается, это только на вид танк не очень изменился. А на самом деле… Он не только метко стреляет. А ещё ходит под водой. Уничтожает мины. Преодолевает препятствия Видит в темноте. Вот, оказывается, какая умная машина наш танк! Вот, оказывается, какой сложной и грозной машиной управляют наши танкисты! ДВАДЦАТЬ СТРОЧЕК — Ну как? — спросил редактор. — Хорошо съездили? Материал есть? Он сидел за большим столом и составлял план послезавтрашнего номера газеты. — Ещё бы! -сказал я. — Вот и прекрасно, — сказал редактор. — Срочно напишите заметку строк на двадцать. — На двадцать! Сначала я очень расстроился. Потому что мне обязательно хотелось рассказать и о бывшем писаре Верёвкине, и о рядовом Кукушкине, и о некурящем экипаже сержанта Пирожкова, и о скромном Степанове и ещё о многом, а разве всё это вместишь в двадцать строчек? А потом я решил: обо всём, что я видел у танкистов, я непременно напишу целую книжку и назову её «Что умеют танкисты». Но это, конечно, после. А пока я пристроился к свободному столу в нашей редакции и стал писать заметку в двадцать строчек. Потому что, как бы там ни было, а газета обязательно должна выйти в срок.