Поднял коробку Середы, хотел выбросить, но остановился. Там лежали ценности, стоившие больших денег. «У кого ж он их своровал? Вероятно, в старой лавке Сотникова. Середу осудят за кражу, а меня за укрывательство! – ломал голову Стратоник. – С кем же я связался во хмелю? Вокруг оказались одни разбойники и пьяницы. Вот таков домашний приход. По судам затаскают да службы могут лишить. Ладно, будь что будет».

Братья Хвостовы и дочери Ильи Андреевича Прутовых закончили обучение у Стратоника Ефремова. Юноши стали матросами-штурвальными на пароходе Сотникова. Сёстры Прутовых поступили в Енисейскую женскую гимназию. Лишь Александр продолжал ходить к псаломщику два раза в неделю на беседы о прочитанных книгах, о религии, о государственном устройстве России, о нравах, царящих среди туземного населения низовья и пришлых людей.

Стратоник Игнатьевич реже заглядывал в винный бочонок, особенно зимой. У него в отличие от дудинских выпивал появился забавный собеседник, Александр Сотников. С ним можно говорить и спорить на любые темы. У Сашки, после гибели родителей, с лица не сходила хмурь. Он становился нелюдим, замкнут, с искрами жестокости в глазах. Псаломщик понимал юношу, пытался смягчить его норов, наставляя на путь истины, советовал включать в работу ум, чтобы определить главную цель своей жизни и постоянно идти к ней.

– У тебя глаза завистливые. Стоящий человек должен взять своё ни завистью и наглостью по отношению к другим, а творением своего ума и рук! – не раз говорил он.

– Сомневаюсь в ваших словах, Стратоник Игнатьевич! Может быть, Священное Писание так и трактует верующим. Но жизнь-то идёт по-другому. Зависть такие выверты творит с человеком, что тот идёт и на убийство, и на грабёж, и на обман. Она гонит с ножами и топорами брата на брата, сына на отца, зятя на тестя, чтобы насытить досаду по чужому добру. Даже дядя Петя сильно завидовал моему отцу.

– Писание писанием, но люди-то наши тоже зависть осуждают. Вспомни народную пословицу: «Лихоманка да зависть – Иродовы сёстры».

– Я так скажу, Стратоник Игнатьевич, зависть сильнее властвует над человеком, чем ум, – гнул своё Александр. – Может, только реже.

– Вот потому-то она и опасна, вот почему она и Иродова сестра. Она временами ум человеческий сковывает и направляет только на злые помыслы. Сытый волк смирнее завистливого человека. Мне хочется, чтобы она у тебя поубавилась. Иначе ты с буйным нравом наломаешь в жизни много дров. Мои потуги пропадут почём зря.

– Да я и сам пытаюсь гнать прочь. Но она не улетучивается. У меня внутри столько желчи накопилось на людей, особенно после смерти тяти и мамы. Кажется, весь свет восстал против меня с Кешкою. Отца с матерью лишили, половину богатства отобрали. Издевательств дяди Пети натерпелись! Теперь Пётр Михайлович свою алчность умножает, а я расстался с давней мечтой – стать морским капитаном. А как всё хорошо начиналось! Я часто задаю себе вопрос: «Зачем науки постигаю? Для торга?» Мне хватит того, что вы мне дали. Чтобы глубже мир познать? Я его познаю. Но он сильнее и чаще теряет краски розовые и затягивается тёмной вуалью. Я питаюсь пороками этого мира, впитываю в себя нечисть, рождённую людьми. Чистоты там – мизер, остальное – грязь: предательство, ложь, война, захват чужих земель, любовь и ревность. Да откуда ж брать чистые нравы, Стратоник Игнатьевич? Из жизни? Вы для меня единственный человек, которого я ценю, уважаю. И хочу, чтобы часть ваших достоинств перешла ко мне. Но ваша тяга к хмелю сильнее библейских запретов и даёт мне повод к сомнению в ваших достоинствах. Я считаю, они в человеке должны довлеть над недостатками и подавлять их. Так где мне искать истину?

– У Бога, младен, у Бога!

– Но жизнь создана Богом, а выстроена дьяволом, Стратоник Игнатьевич!

– Не дьяволом, сын мой, а людьми! Грешными людьми, такими, как я, как ты, как твой дядя! Ты же не откажешься от своего богатства, как и Пётр Михайлович – от своего, от наслаждений и радостей жизни, как Иисус Христос. И не пойдёте с дядей проповедовать по стежкам-дорожкам религию рабов и нищих.

– Конечно, нет! Для проповеди есть вы, Стратоник Игнатьевич! А мы, нищие духом, но богатые плотью, будем тундру хлебом кормить, спасать инородцев от смерти. Кровь у меня такая, как завьюжит по жилам, – невтерпёж.

– Порыв твой, Александр, прекрасный! Но инородцы мрут и в тундре, и в тайге. То, что даёт им, по велению Божьему, природа, вы торгаши, забираете у них за бесценок, оставляя голодными и вечными вашими должниками. А край наш богат и зверем, и птицей, и рыбой, и лесом, и углем, и графитом, и медной рудой. На его обширных владениях разместятся сразу Австро-Венгрия, Франция, Италия, Великобритания и Турция. И 33221 квадратная верста ещё останется в запасе. В своё время, а именно в 1865 году. Енисейский губернатор Павел Николаевич Замятнин донёс товарищу министра внутренних дел России Тройницкому, что Туруханский край бесполезен и служит только обременению казны. И вот второй десяток лет, прикрываясь ошибочным мнением губернатора, власть имущие лица формально относятся и к его судьбе, и, что для нас важнее, к судьбе несчастных инородцев. А возведение церквей, налаживание речного судоходства, меновая торговля пока не стали большим подспорьем в улучшении бытового уклада долган, ненцев, эвенков, ня и других аборигенов Енисейского Севера!

Попавшие сюда русские в большинстве своём представляют отбросы общества в виде ссыльных поселенцев и туруханских служилых казаков да государственных крестьян, воочию убедясь в неисчерпаемых богатствах края, не стесняются в приёмах их эксплуатации.

Я расскажу тебе коротко об инородцах, живущих в низовье Енисея. Так вот, Александр Киприянович, вековечными заселенцами низовья и его владельцами являются инородцы. На юге кочуют тунгусы и остяки, затем идут, ближе к нам, карасинские самоеды, далее юраки, долгане, затундровые тунгусы и, наконец, по побережью Ледового моря – самоядь бересовая из племени магду. Русские, появившиеся на Енисее в начале XVII века, застали их в значительной степени культуры. Инородцы умели добывать и обрабатывать медь и железо. Все были самодостаточно зажиточными, имели большие стада оленей, значительное количество ценного меха и своим многолюдством внушали опасение вооружённым отрядам стрельцов и казаков.