Сари вдруг подхватила:

— Это тоже написал англичанин по фамилии Блэйк, — весело сказала Сари. — Слыхали про такого?

Снова Ленни почувствовал, что его оставили в дураках, и рассердился. Она это поняла и снова тихо засмеялась.

— Вы тщеславны, Ленни Сварц, — лукаво заметила она.

Ленни потянул свою руку, но она крепко держала. Сари была довольна. На этот раз он рассердился, потому что она сама захотела его рассердить. Он снова попытался вырвать руку, и снова она не пустила. Чтобы высвободиться, ему пришлось бы причинить ей боль, а этого он не сделает, — Сари это твердо знала.

— Оставьте меня в покое! — сказал он со злостью. Он сознавал, что ведет себя глупо, и от этого злился еще больше.

— Не сердитесь, — сказала она.

Ленни перестал вырываться. Что-то такое прозвучало в ее голосе… Он ошибся. Тут не было желания белой девушки посмеяться над цветным.

— Простите меня.

— Вы напрасно рассердились, — сказала она укоризненно и отпустила его руку.

«И опять они стали чужими. Близость развеялась. Они снова стали вежливыми, сдержанными, как малознакомые люди. А только что было совсем иначе», — с грустью подумал Ленни.

— Простите меня, — сокрушенно повторил он.

Они повернули налево. Теперь крааль был позади, а они возвращались туда, откуда начали спуск. Некоторое время они шли в молчании. Луна поднималась все выше, и мрак понемногу рассеивался. Теперь они лучше видели друг друга.

— Вы напрасно рассердились, — сказала Сари. — У меня и в мыслях не было смеяться над вами. Только когда вы рассердились, я поняла, что вы могли поду мать… А я просто шутила… Я уже давно ни с кем… А раньше я была очень веселая… — она смешалась и замолчала, но через минуту заговорила снова: — Я хотела чуточку подразнить вас, но не так, чтобы вы на меня обиделись… Вы понимаете? Это все потому… — Она опять умолкла.

— Ничего, это пустяки, — сказал Ленни.

— Когда-нибудь я вам объясню, — сказала она.

Ленни почувствовал себя глубоко несчастным. Ведь вот, кажется, пустяк, а все испорчено. Сари Вильер сразу ушла куда-то, стала далекой и недоступной. Спряталась в свою раковину — и уже не чувствуешь, что рядом с тобой живой человек.

— Если вы не торопитесь, давайте посидим минутку. Мне хотелось бы объяснить вам кое-что.

Он ждал ее ответа, но она как будто и не собиралась отвечать. Она напряженно всматривалась в его лицо, смутно выступавшее из темноты, словно силой своего взгляда могла рассеять мрак и все его мысли прочитать у него в глазах. Потом вдруг отвернулась и опустилась на колени. Мгновение постояла так, положив ладони на мягкую траву, потом села.

Ленни закурил и сел рядом.

— Когда я сейчас вспылил, это сердился не только я. Это во мне сердились все цветные, похожие на меня; все, кто стремится к свободе; все, кто не чувствует себя хуже других только потому, что у них кожа более темного цвета. Поймите, мы все знаем, что в любую минуту можем ждать оскорбления, ну и стараемся его предупредить. Мы всегда настороже и всегда наготове. Это выходит само собой, помимо нашей воли. А когда у человека так обострена чувствительность, немудрено, что он подчас усматривает оскорбление там, где его нет. Я не хотел сердиться на вас. Теперь вы поняли?

Сари Вильер слушала и старалась понять, но это ей не удавалось. Не одним только цветным свойственно сердиться. Она попыталась вообразить себя цветной. Как бы она себя чувствовала, если бы Ленни был белый, а она — цветная? Она могла представить себя с коричневой кожей. Она могла даже представить себя с такими непокорными волосами, как у Мейбл, но почувствовать себя цветной она не могла. Она не знала, как это должно быть. Мейбл была для нее цветная. О Мейбл она думала как о цветной. Но с Ленни совсем другое. Он просто человек. Именно потому, что он просто человек, она и сидит сейчас с ним на пригорке. Он мужчина, а она девушка. Да, кожа у него такого цвета, как у цветных, но он просто человек.

И чем больше она размышляла, тем все это становилось сложнее и непонятнее. Как ей почувствовать в нем цветного, когда для нее он просто человек?

— Вы поняли? — повторил Ленни.

— Да, — сказала она. — Только больше так не надо!

Они встали и пошли дальше, к вершине холма, откуда открывался вид на обе долины. Почти все дома уже были погружены в темноту. Почти все люди легли уже спать.

— Пора мне домой, — сказала она.

Он подавил в себе желание сказать, что проводит ее.