Но все это было впереди и постепенно ушло из его памяти, высосанное туманом. А сейчас он лежал в парадной комнате, такой счастливый… Нет, и это воспоминание куда-то ушло… И он стоял уже возле дома, на заднем дворе, голый и дрожащий, простуженный и смертельно боящийся, что его обнаружат без одежды и заставят давать по этому поводу объяснения. Он швырял гравий в окошко, надеясь, что шум не разбудит его маленьких братишек и сестренку, которые спали в крохотной спальне на первом этаже, но на той же стороне, что и его чердачная спальня.

Этот дом когда-то был одноэтажным школьным зданием на окраине городка Пеории, расположенного почти в самом центре Иллинойса. Но город рос, дома в нем высыпали подобно грибам повсюду, и теперь городская граница проходила уже на полмили к северу от дома. Второй этаж, внутренний водопровод, ванны и туалет были добавлены позже — когда сюда пришли дома городского типа. Это был первый дом Фрайгейта, в котором был теплый сортир. А теперь этот когда-то сельский дом каким-то образом превратился вдруг в ферму вблизи города Мехико, что в штате Миссури. Здесь Фрайгейт в возрасте четырех лет жил со своей матерью, отцом, младшим братом и семьей фермера, которая снимала у Фрайгейтов две комнаты.

Его отец — гражданский инженер-электротехник (один год обучения в Политехническом институте Роуза в Терре-Хоте, Индиана, и диплом Международного заочного училища) уже около года работал на электростанции Мехико. Именно на заднем дворе этого дома Питер до смерти перепугался, узнав, что цыплята поедают маленьких живых червячков, а он сам ест этих цыплят с червяками внутри. Так впервые Фрайгейт понял, что мир основан на каннибализме.

Это неправильно, думал он. Ведь каннибал — это существо, которое жрет себе подобных. Фрайгейт перевернулся и снова вернулся в сон, лишь смутно понимая, что передвигается между разными обрывками одного и того же сна, путаясь в одном обрывке, чтобы немедленно попасть в другой. А может, ему просто вторично снился один и тот же сон по нескольку раз. А иногда один и тот же сон виделся в течение нескольких лет.

Подобные серийные видения были своего рода специальностью Фрайгейта — и в снах, и в фантастике. Одно время в течение своей писательской карьеры он намеревался написать 21 серию книг. Закончил он 10 серий. Другие все еще ожидали своей очереди, все с захватывающим сюжетом, и все они ждали, когда же Великий Издатель там, на небесах, закончит их по своему вкусу.

Как в жизни, так и в смерти. Он никогда не мог… никогда? Ладно, очень редко мог закончить начатое. Великий Неоканчиватель. Об этом он узнал впервые, когда в дни своей нелегкой юности вылил ушат своих страданий и тревог на курсового воспитателя в колледже, который случайно оказался и преподавателем-психологом.

Профессор… как его звали? О’Брайен? Это был маленький худенький юноша, очень вспыльчивый и с совершенно огненной шевелюрой. А еще он всегда носил галстук-бабочку.

А сейчас Питер Джейрус Фрайгейт опять брел в тумане, в котором царила абсолютная тишина, если исключить отдаленное уханье филина. Внезапно раздался рев мотора, и прямо перед ним слабо вспыхнули два огня, потом они стали ярче, и мотор взревел так же громко, как закричал Фрайгейт.

Он нырнул в одну сторону, медленно-медленно колыхаясь в волнах тумана, пока огромная черная машина двигалась ему наперерез. Когда Фрайгейт летел сквозь туман, отчаянно размахивая руками, ему удалось повернуться лицом к автомобилю. Теперь он, ослепленный светом фар, все же разобрал, что это «Дузенберг» — длинный низкий высококлассный спортивный автомобиль, за рулем которого в свое время сидел в картине «Молодчага» Гэри Грант; эту картину Фрайгейт видел только на прошлой неделе. Теперь же за рулем сидела какая-то бесформенная туша, у которой различимы были лишь глаза. Это были светло-голубые глаза его родной бабки — матери его матери — немки Вильгельмины Кайзер.

И тогда он завопил изо всех сил, ибо машина, резко свернув в сторону, рванулась прямо к нему, и теперь у него не осталось ни единого шанса избежать столкновения.

Фрайгейт со стоном проснулся. Ева сонно пробормотала — «тебе приснился плохой…» — и тут же погрузилась в негромкое посапывание и тихий шепот.

Питер выбрался из постели — странной коротконогой конструкции, состоявшей из бамбуковой рамы и веревочной плетенки, поддерживающей матрас, набитый сухими листьями и скрепленный магнитными держалками. Земляной пол устилали циновки. Окна затянуты полупрозрачным плавательным пузырем «рогатой рыбы». Квадраты окон слабо светились, отражая яркий свет звезд ночного неба.

Фрайгейт, спотыкаясь, пробрался к двери, открыл ее и вышел наружу. Капли дождя все еще стекали с крыши. Сквозь проход между двумя холмами Фрайгейт видел огонь, пылавший под крышей сторожевой вышки. Огонь освещал фигуру часового, опершегося на перила и глядящего на Реку. Пламя бросало отсвет на мачты и паруса судна, которого Фрайгейт раньше никогда не видел. Второго часового на вышке не было, что означало, что он спустился к этому кораблю. В его обязанности входило опросить капитана. Должно быть, все было в порядке — барабаны не били тревогу.

Забравшись в постель, Фрайгейт тут же припомнил свой сон. Хронологически события в нем были перепутаны, как это часто бывает со снами. Скажем, в 1937 году его брату Рузвельту было только шестнадцать лет. Мотоцикл, работа на спиртовом заводе и пергидрольные блондинки появились двумя годами позже. А в те времена семья уже не жила в том доме. Она переселилась в другой — новый и большой дом в нескольких кварталах от первого.

А та зловещая туша в машине, с глазами его бабки? Что она означает? Не в первый уже раз его пугает это скрывшееся под черным клобуком существо с бесцветными глазами бабки Кайзер. И не в первый раз он пытается понять, почему она является ему в таком леденящем душу виде.