Бёртон вспомнил свою жену, Изабель. Пока он не видел ее в толпе, но это вовсе не означало, что ее здесь нет. Но она будет искать его. Она не остановится, пока не найдет.

Он пробрался сквозь толпу к берегу, опустился на колени и набрал воду в ладони. Вода оказалась прохладная, чистая и освежающая.

В желудке Бёртон ощутил полную пустоту. Утолив жажду, он почувствовал голод.

— Воды Реки Жизни, — проговорил Бёртон. — Стикс? Лета? Нет, не Лета. Я ведь помню все о своем земном существовании.

— А я бы о своем хотел забыть, — сказал Фрайгейт.

Алиса Харгривз опустилась на колени у края воды, зачерпнула воду одной рукой, а на другую оперлась, «фигура у нее действительно чудесная, — подумал Бёртон. — Интересно, когда у нее отрастут волосы, будет ли она блондинкой, — если отрастут». Может быть, Тот, кто их сюда забросил — кто бы это ни был, — решил, что все они должны быть безволосы — по какой-то причине, ведомой только Ему.

Потом они забрались на верхушку ближайшего гранитного гриба. Темно-серый мелкозернистый гранит усеивали красные вкрапления. На плоской поверхности гриба имелось семь сотен углублений, расположенных пятьюдесятью концентрическими окружностями. В центральном углублении стоял металлический цилиндр. Невысокий темнокожий мужчина с длинным носом и маленьким подбородком, скошенным назад, рассматривал цилиндр. Когда компания подошла поближе, он поднял голову и улыбнулся.

— Этот не открывается, — сообщил он по-немецки. — Может быть, попозже откроется. Уверен, он тут стоит для того, чтобы показать, что нам делать с нашими контейнерами.

Мужчина представился Львом Руахом и после того, как Бёртон, Фрайгейт и миссис Харгривз назвали свои имена, перешел на английский, на котором говорил с ужасающим акцентом.

— Я был атеистом, — сказал он, обращаясь больше к самому себе, чем к кому бы то ни было. — А теперь я уже и сам не знаю! Это местечко, знаете ли, может здорово шокировать как атеиста, так и самых фанатичных верующих, которые представляли себе загробную жизнь совсем иначе. Ну так вот, стало быть, я ошибался. Ну да это не впервой.

Он хмыкнул и посмотрел на Моната.

— А тебя я сразу узнал, — проворчал он. — Это хорошо, что ты примкнул к тем людям, большинство из которых померли в девятнадцатом веке. Иначе тебя бы линчевали.

— Это почему? — спросил Бёртон.

— Он погубил Землю, — ответил Фрайгейт. — По крайней мере, я так думаю.

— Сканнер, — печально проговорил Монат, — предназначался для уничтожения только человеческих существ. И его действие не распространялось на все человечество. Он должен был прекратить воздействие после того, как заранее определенное число людей — увы, довольно-таки значительное — умрет. Поверьте мне, друзья мои, я этого не хотел. Вы не представляете, какой боли, какого труда мне стоило решение нажать на кнопку. Но я обязан был защитить мой народ. Вы вынудили мою руку нажать на кнопку.

— Все началось, когда Монат выступал в прямом эфире, — сказал Фрайгейт. — Монат сделал опрометчивое заявление. Он сказал, что ученые его планеты располагают знаниями и способностью спасти людей от старения. Теоретически — с помощью техники таукитян — человек способен жить вечно. Но на его планете эти знания не применялись — там они запрещены. Тележурналист, который вел беседу, спросил его, можно ли применять эту методику для продления жизни землян. Монат ответил, что не видит причины, почему бы и нет. Но омоложением его народ не пользовался по вполне веской причине, и это также относилось к землянам. К этому моменту правительственный цензор понял, что происходит, и отключил звук. Но было уже слишком поздно.

— А потом, — добавил Лев Руах, — американское правительство сообщило, что Монат не понял вопроса и что недостаточно хорошее знание английского языка привело к тому, что он ошибся в ответе. Но было слишком поздно. Народы Америки и всего мира потребовали, чтобы Монат раскрыл тайну вечной молодости.

— Которой я не располагал, — вставил Монат. — И ни у кого из нашей экспедиции таких знаний не было. На самом деле мало кому на моей планете это ведомо. Но говорить об этом людям было бесполезно. Они думали, что я лгу. Начался бунт, толпа разогнала охрану около нашего корабля и ворвалась внутрь. Я видел, как моих друзей, пытающихся образумить толпу, рвали в клочья. Образумить!

Но я сделал то, что сделал, не в отместку, а совсем по другой причине. Я понимал, что после того, как нас перебьют, правительство США наведет порядок. И заполучит наш корабль. Не пройдет много времени, и земные ученые сумеют построить такой же. За этим неизбежно последует отправка земной флотилии к нашей планете; И вот я решил сделать так, чтобы Земля была отброшена назад на многие столетия, а может быть, и на тысячелетия. Зная, что я должен совершить страшный поступок ради спасения собственной планеты, я послал сигнал сканнеру, находившемуся на орбите. Мне бы не пришлось делать этого, если бы я сумел добраться до кнопки самоуничтожения корабля. Но я не мог попасть в отсек управления. И тогда я нажал кнопку активации сканнера. Через несколько мгновений толпа ворвалась в комнату, где я прятался. После этого я ничего не помню.

Фрайгейт сказал:

— Я находился в больнице в Западном Самоа, умирая от рака, и гадал, похоронят ли меня рядом с Робертом Льюисом Стивенсоном. «Вряд ли», — думал я. Но ведь я все-таки перевел «Илиаду» и «Одиссею» на самоанский… А потом стали доходить новости. Люди по всему миру умирали. Причина этого была очевидна. Таукитянский спутник что-то такое излучал, что поражало людей. Последнее, о чем я узнал, было то, что США, Англия, Россия, Китай, Франция и Израиль послали ракеты, чтобы перехватить спутник и взорвать его. А спутник летел так, что через несколько часов должен был оказаться прямо над Самоа. Я, наверное, слишком сильно переволновался для того ослабленного состояния, в котором находился, и потерял сознание. Больше я ничего не помню.