— Скажем по-другому. У тебя, кажется, есть доступ к лекарствам, которые могут мне помочь. Я хотел бы получить какое-нибудь, желательно стимулирующего свойства.

— Посмотрим, — сказал Шервуд. — Но здесь ходит много сплетен, большей частью ложных.

— Стимул — великое дело.

— Возможно, это как раз то, что доктор прописал. Но даром в этом суровом мире ничего не делается.

— Я знаю цену, — сказал Джим. — И наличные у меня имеются.

Утром он получил по почте десятидолларовую бумажку с запиской от матери. Он испытал искушение вернуть назад и то и другое, но ему очень нужны были деньги, поэтому он сунул десятку в карман, а записку порвал. И теперь вот половину этой десятки потратит на амфетамин, хотя у него каждый цент был рассчитан. Джим презирал самого себя. И в то же время предвкушал, как встряхнется душой и телом.

Джилмен Шервуд положил руку ему на плечо.

— Есть и другие способы расплатиться, кроме денег.

— Об этом забудь! Последний раз тебе говорю — не пойдет!

Джилмен улыбался отрешенной, надменной улыбочкой, этак свысока. Джим не выносил его замашек и пересиливал себя, прибегая к помощи этого подонка.

— Не отвергай ничего, пока не попробуешь, — сказал Джилмен.

— Господи Боже! Ты уже докапывался здесь до каждого парня и до каждой девчонки! Тебе что, нравится, когда тебя пинают? Это часть твоей проблемы?

— Ну, здесь есть и такие, которые не откажут! Нужен ты мне, Гримсон, как чирей на заднице. Отдам тебе твой заказ в следующий раз, как будем одни. Имей наличность при себе. Нет денег, нет товара.

Как поступил бы Рыжий Орк? Наверно, убил бы Шервуда и забрал весь его запас. Не годится.

Родители Шервуда, хотя и были богаты, много денег сыну не давали. Чтобы добыть еще, ему приходилось приторговывать понемножку. Его отец был стальной магнат. Несмотря на упадок промышленности в районе Янгстауна, он имел долю и в других предприятиях — говорили, будто ему принадлежит половина Бельмонт-Сити. Его — единственного сына сама судьба, казалось бы, предназначила быть одним из тех высоких, атлетически сложенных, белокурых отпрысков, что проходят по жизни, не ведая забот и повседневных нужд, одолевающих широкие, немытые, бурлящие массы.

На деле получилось по-другому. И у самых богатых есть проблемы, общие с беднейшими из бедных. Джилмен был бисексуалом со склонностью к своему полу. Если бы его ненавидящий гомиков отец знал об этом, он не так бы рвался сделать сына бизнесменом. Джилмен мечтал стать художником. Шервуда-старшего это ужасало. Он настаивал, чтобы Джилмен получил в Гарварде степень магистра экономики и стал его компаньоном. Хочет сын заниматься живописью на досуге — прекрасно, только не надо хвастаться этим перед людьми, считающими, что все художники — извращенцы. Но стать профессионалом — ни в коем случае.

Джилмен, как и многие его товарищи по группе, взбеленился. Он порезал себе запястья и написал кровью свой автопортрет. Тогда же обнаружилось его пристрастие к наркотикам, и он оказался в психиатрическом отделении Веллингтоновского Центра.

Джим посочувствовал бы Джилмену, если бы тот не вел себя, будто наследный принц. И туда же еще, выбрал себе Вольфа для воплощения — Джим считал, что это полная дурь. Да Вольф плюнул бы этому сукину сыну в лицо.

После Джилмена Джим поговорил с Санди Мелтон. Это был первый их настоящий разговор с тех пор, как она вошла в их группу. Она классифицировалась как шизоид, и ей давали карбонат лития. Санди обожала своего отца-белого, хотя видела его не так часто, как ей бы хотелось. Он работал коммивояжером в большой фармацевтической компании с конторой в Бельмонт-Сити. Зато мать-кореянку Санди терпеть не могла. Девочка с раннего детства страдала от того, что в школе ее дразнили «косоглазой», «китаёзой», «япошкой», «желтозадой» и «дауном». Ее друзья так не делали, зато другие ребята не стеснялись.

А ведь ее блестящие черные волосы, чуть раскосые глаза и высокие скулы составляли красивое целое. И хотя рост Санди насчитывал всего пять футов два дюйма, у нее были сравнительно длинные ноги, изящная фигурка и пышная грудь. Несмотря на все это, Санди считала себя уродиной. Преодолевая свою застенчивость, она стала энергичным, порой даже чересчур суетливым и напористым менеджером и агентом группы «Хот Вотер Эскимос». Но в периоды депрессии впадала в летаргию, делалась безразличной и пренебрегала своими обязанностями.

Санди не любила мать с самого детства — в основном из-за того, что мать, как ей казалось, не любит ее. Куо Мелтон была угрюмой, неразговорчивой женщиной, к тому же плохой хозяйкой — весь день только и знала, что смотреть мыльные оперы да игровые шоу. Хотя Куо прожила в Штатах двадцать лет, по-английски она говорила очень плохо.

Иногда на Санди находило настроение всем прощать, и она объясняла друзьям, что у ее матери были ужасное детство и юность. В течение многих лет она голодала и была бездомной, пока Эйб Мелтон на ней не женился. В то время она была красивой и искала пути, как бы уехать из своей страны. Отец рассказывал Санди, что Куо по-настоящему любила его, а он — ее, все первые годы их брака. Теперь от этой любви, конечно, ничего не осталось.

Санди разработала уникальный метод вхождения в Многоярусный мир. Она снимала с себя всю одежду, повторяя при этом первое четверостишие буддийской Сутры Лотоса. Потом прижимала ладони к большому, в полный рост, зеркалу у себя в комнате. При этом она произносила заклинание Джима — Ата Матума М’Мата. Два заклинания лучше, чем одно. Минут через семь (семь — магическое и мистическое число), если сосредоточиться при этом на точке в пяти дюймах за зеркалом (пять — тоже мистическое число), стекло делалось мягким, как резина.