— Буду спокойнее чувствовать себя, если ограничусь мартини. Но так или иначе угощаю я. Вы это заработали, — твердо заявил Роджер.

Джонсон даже смутился:

— Я всегда держу ухо востро, сэр. Признаюсь, я чертовски обрадовался, узнав, что вы приедете. Северини чуточку не по мне. Да и дела их меня не касаются. Только не понравилось мне то, что я увидел. Северини потерял голову из-за «Братства Зары», таскает десятками людей на допросы. Не сомневаюсь, кто-то накапал ему заранее, что будет сделана попытка ухлопать принца, если вы хотите знать мое мнение, эти молодчики не успокоятся, пока не доберутся до несчастного. Я имею в виду принца, сэр. Ни за какие деньги не согласился бы побывать в его шкуре, если даже в остальном он катается как сыр в масле. Впрочем, кажется, и тут ему не разгуляться.

— Что вы имеете в виду?

— Ну какой прок от того, что он принц, большая шишка и все такое прочее, коли не имеет права взглянуть даже на подол женской юбки, когда ему этого хочется? Конечно, говорить так жестоко, но я скажу: было бы неплохо, если бы принца отправили к праотцам до того, как он приедет в Англию, — выговорил Джонсон, тяжело опускаясь на стул и подзывая своим толстым пальцем официанта, который и без того спешил к ним. — В противном случае у вас будет хлопот полон рот, мистер Вест, и, можете поверить мне на слово, они хотят выпихнуть его отсюда, не дав молодчикам сделать то, что они собираются. Принц рожден, чтобы быть убитым, вот его судьба. Теперь, когда Яхуни погиб, ему и довериться-то некому, разве что генералу…

— Генералу Фузалу?

— Да-а.

— Через десять минут появится Тереза, сэр, — сказал Джонсон, понизив голос. — Мне говорили, это последняя фаворитка принца. Недавно он услышал, как она пела по радио, и прямиком отправился сюда. У этого человека упрямства не отнять, можете не сомневаться. Видел его собственными глазами, так что уверен: хотя бы отчасти, но эта история правдива. Мне даже жалко, девочке лет 16–17, не больше.

Роджер подумал: «Мне нет никакого дела до амурных дел принца. А вот итальянец, с которым якшался Барнетт в вечер убийства, совсем иное дело».

Однако он не мог так просто отделаться от мысли о пассии Азира. Он привык взвешивать и оценивать многие сведения, какими бы маловажными они ни казались на первый взгляд. Роджер относился к Джонсону весьма дружелюбно, зрелище итальянской певицы доставляло сержанту удовольствие, чуточку скрашивая его одиночество в Милане, это было замечательно.

Молчаливая толпа все нарастала. Через пару минут Джонсон наклонился к Роджеру и сказал по-английски:

— Все кругом перешептываются, что у принца с Терезой роман. Впервые вижу такую толпу.

Впрочем, такое скопление людей не способствовало уюту.

И тут появилась певица.

— О-хо! — подумал Роджер и искоса посмотрел на сержанта. Тот подмигнул. Глаза Джонсона с удовольствием уставились на маленькую синьорину, но в этом не было ничего примечательного. Точно так же глядели и все остальные. Девушка прошла скорым шагом, со смущенным видом. Она была маленькой по английским понятиям. Простое черное платье с рукавами до локтя очень украшало ее. Роджер отметил, что никакие иные вычурные туалеты не подошли бы к ее молодости. Она отличалась поразительной привлекательностью. И лицо, и фигура ласкали взор: конечно, мужчины без труда теряли из-за нее голову. Темные блестящие глаза, пушистые волосы, цвет лица, который с полным основанием можно было сравнить с персиком.

— Настоящая королева, верно? — прошептал Джонсон.

Роджер улыбнулся.

Но вскоре он перестал улыбаться, потому что в кафе появились Джанет и Виттейкер. Последний, кажется, совершил невозможное, раздобыв пару стульев. Они не заметили Роджера. Как только они уселись, рука журналиста свободно легла на спинку стула Джанет. Пару раз он слегка дотронулся до ее плеча. И, надо сознаться, Роджеру это не доставило удовольствия.

Девушка запела.

С первой же ноты стало ясно, каким кристально чистым голосом ее одарила природа. В зале сразу же наступила мертвая тишина, даже официанты перестали сновать взад и вперед. Никто не тянулся к стаканам, не ерзал на стуле, не прикуривал. Восторженные лица окружали девушку, а она пела предельно просто, не манерничая и не позируя. При такой внешности и голосовых данных ее место, несомненно, в театре.

Она исполнила три песни. Роджер не знал ни одной из них и не понял ни единого слова. Но это не имело значения. Важна была чистота голоса и искренность интонаций певицы. Она не издала ни одной режущей слух ноты. Роджер позабыл про Джанет, непочтительную руку Виттейкера, Барнетта, перепуганную девушку в отеле и итальянца, ради которого он попал в это кафе. Он не мог думать ни о чем ином, кроме волшебного пения. Так длилось до тех пор, пока девушка не замолчала.

Сначала даже не аплодировали. В зале царила завороженная тишина. Потом начались такие овации, что надо было их слышать, чтобы поверить.

Роджер заметил, что рука Виттейкера неотрывна от плеча Джанет. Журналист наклонился, приблизив свое лицо к ее лицу, и что-то сказал. Джанет покачала головой.

Черт возьми, какой нахал!

— Красавчик! — еле слышно проговорил сержант Джонсон, совершенно позабыв про субординацию. — Пришел человек, который тогда был с Барнеттом.

Роджер моментально отвернулся от Джанет и Виттейкера. Теперь все его внимание поглотил мужчина, который с трудом продирался через толпу. Его заметили два официанта и сразу же бросились на помощь. Оставшийся в резерве маленький столик был подвинут к нему, за него он сразу же уселся. Аплодисменты не ослабевали. Певица стояла, скромно сложив руки и улыбаясь с видом довольного ребенка, который рассказывал стихотворение.