Анна Савельевна, подойдя к ним, низко поклонилась и, сделав округлое движение рукой — от лица к ногам, пропела речитативом: «А вот кланяемся вам от бела лица до сырой земли…»

Я быстренько, пока они меня не увидели, ушла в самую дальнюю (нашу с сестрой) комнату. Прошло какое–то время, заходит мама, укоризненно качает головой:

— Галина, ты что это вводишь нас в стыд, не выходишь к гостям?

— Они к вам приехали.

— Как это к нам? Приехали тебя сватать.

— Не нужно никакого сватовства, это не век 17-й. Мы сами разберемся.

Тут появилась в дверях Анна Савельевна, слышавшая, видимо, наш разговор.

— Галя, ты же знаешь, Сережа на службе, не волен он… Если б мог — прилетел. Я ведь тебе говорила — он в каждом письме пишет: «Если Галя мне откажет, я ни на ком никогда не женюсь…» Мы–то знаем, он не преувеличивает. Сергей — однолюб, весь в Пашу (отца, значит).

Обняла меня, целует, тащит в кухню, где сидят наши отцы.

— Пойдем, пойдем. Павел Ефимович ждет, он же тебя не видел.

Вошли, Павел Ефимович сразу встал. Смотрел, смотрел на меня молча, потом как–то трогательно прикоснулся губами к одной щеке, к другой. Проговорил, сильно волнуясь: «Ладно, ладно…» И, пододвинув к себе стул, взял меня за руку — садись.

А на другой день я написала Сергею письмо: что были родители, о чем они говорили. «…И главное, что я поняла, — семья у вас артистичная, особенно мама твоя, ее сестры. И ты, помнишь, говорил, что мечтаешь о ВГИКе. И отпуск тебе дают благодаря твоим эстрадным выступлениям. А у меня на уме — литература. Я много думала об этом и пришла к выводу, что симбиоз артиста и литератора невозможен…»

Отвечая мне, Сергей горячился, доказывая, что «до чертей» надоели ему эти выступления, что о ВГИКе он «брякнул так, ради форсу…»

А родственники продолжали «осаду». Этим же летом приехал из района дед Сережи по матери, Савелий Григорьевич. Следом за дедом прибыл к Лизе старший брат, бывший летчик, инвалид войны, Леонид Савельевич: тоже взглянуть и посватать, как он потом признался.

Одним словом, развернули всем своим большим и дружным семейством такую кампанию по сватовству, что хотелось куда–нибудь спрятаться.

Соседи тоже — смотрят, удивляются: приезжают к нам «экипажи», запряженные то белым выездным конем, то вороным. (Раза три за лето были.) Всем интересно знать, откуда такие кони, чьи они? Приходилось объяснять, что в совхозе, где трудились родители Сергея, держали вот таких племенных коней. На них не работали, они служили только для выезда директора и руководящих работников совхоза. Отец Сергея был специалистом по сельскому строительству.

И все в один голос: «Галя, да что ты думаешь, хорошие люди к тебе ездят! По–старинному — сейчас уж ни у кого такого нет. А ты все раздумываешь!..»

А Сережа в это время старался заработать отпуск. И вот в сентябре вырвался из части, приехал. И чуть ли не с порога: «Галя, я ведь командиру сказал, что еду жениться… Говори — согласна?» Я впервые обняла его: «Да». И только успела произнести, как он крикнул: «Мама, иди скорее сюда!..» Это он уже мою маму так назвал. Мама тут же прибежала… с маленькой иконкой в руках. От столь необычного ритуала она растерянно улыбнулась и чуть слышно проговорила: «Ну, дети, вставайте на колени.»

Сергей сразу — бац, и меня за руку. Мама крестит нас этой иконкой: «Благословляю, благословляю.»

Вот такой неожиданно–скоропалительный был конец у нашего долгого сватовства.

Отпуск был очень короткий, поэтому на другой же день пошли мы регистрироваться в ЗАГС соседнего сельсовета, который находился в семи–восьми километрах. (Наш по какой–то причине не работал.) Решили идти пешком. Погода стояла прекрасная, день выдался как по заказу — теплый, сухой, солнечный. (Сентябрь в Сибири почти всегда такой.)

Проселочная дорога шла сперва светлым золотисто–оранжевым леском — клены, березки, осины. Потом стали появляться молодые сосенки, елочки. И вскоре высокой стеной встал чистый сосновый бор с могучими и стройными деревьями. Такие звонкие сухие боры (без малейшей сырости и плесени) растут по высоченному восточному берегу великой Оби.

Идем, через каждые 300–400 метров, у самой дороги, — небольшие скамеечки с навесом. Присаживаемся почти на каждую. Жених в полном восторге от этого лесного великолепия (он вырос в степи), от этого погожего дня — от всего на свете, — запел вдруг романс!.. Как сейчас помню: «О, если б мог выразить в звуке!..» За ним, не передохнув, — веселую озорную песенку. И так одно за другим, словно торопясь выплеснуть весь свой, похоже, неисчерпаемый «репертуар», развлекал то песнями, то стихами, то смешил юмористическими рассказами Зощенко и Чехова. Исполнял он все превосходно, можно сказать, профессионально.

Немного приумолк, затем снова стал читать особенно нравившиеся ему лирические стихи популярного тогда поэта Степана Щипачева.

Обняв меня, тихо проговорил:

— А вот мне, пока я ждал твоего решения, эти два с половиной года показались за 25 лет. Вчера и сегодня — самые счастливые дни в моей жизни: ты теперь навсегда моя…