ВБ: Изобразительное искусство иллюстрирует эту особенность очень хорошо: возьмем реалистический образ — скажем, натюрморт, — который предельно точно и тщательно выписан. Это искусство? Нет, конечно. Художник должен привнести некий хаос в эту картину: бросить что-то на пол, нарушить ясность и безжизненность композиции, добавить какие-то необычные краски. Только тогда у картины появляется шанс стать интересной или считаться произведением искусства.

То же справедливо и в отношении литературы. Эта азбучная истина никогда не доходила до советских руководителей. Еще со времен Ленина вожди требовали от писателей изображать в своих работах что-то вроде этих натюрмортов. Каждый герой произведения должен был обладать исключительно положительными чертами характера, чуть не сверхчеловеческими: образцовые родители должны были иметь исключительно хороших детей, которые, вырастая, становились бы точно такими же деятельными и инициативными, как и их правильные родители. Короче говоря, только в том случае, когда главный герой представлял собой добродетели социалистического общества и в социальном, и личном плане, произведение считалось хорошим. Нашим руководителям просто не под силу было понять, что литература не работает таким образом. У нас было немало писателей, которые искренне пытались воплотить эту безумную идею в жизнь, называя ее соцреализмом, но их произведения, несмотря на тяжелый труд и старания, всегда оказывались несостоятельными.

* * *

ЗГ: Василь Владимирович, я хочу задать вам вопрос технического порядка — о библиографии ваших произведений. Моя последняя информация взята из энциклопедии 1989 года «Белорусские писатели». Чтобы эти данные соответствовали настоящему моменту, нужно будет, наверное, свериться сначала с журналом «Полымя» и газетой «Наша нива»?

ВБ: Да. Есть несколько книг, которые появились недавно. Последняя, перед выходом этой (писатель протягивает мне новую книгу басен и притч, озаглавленную «Ходоки». — ЗГ). Впрочем, есть еще несколько книг в работе.

ЗГ: Дома или за границей?

ВБ: В Италии, Германии, России, Литве и Беларуси.

ЗГ: Поздравляю! Вы же представляете себе, как много значат ваши книги для читателей.

ВБ: Спасибо. Хотелось бы в это верить, но не получается, особенно в отношении моих соотечественников. Похоже, интерес белорусов к своей литературе сильно снизился за последнее время.

ЗГ: У меня на этот счет иная информация. Наоборот, судя по рассказам моих друзей, ваша читательская аудитория в Беларуси продолжает увеличиваться, во всяком случае среди молодежи… Василь Владимирович, можно ли спросить о ваших планах? Вот закончится ваше пребывание в Германии, а дальше? Вы ведь находитесь здесь по приглашению немецкого ПЕН-центра. Собираетесь обратно в Беларусь или примете какое-нибудь еще приглашение? Уверена, их будет немало — разные страны хотели бы приютить у себя Василя Быкова.

ВБ: Мы с Ириной Михайловной хотели бы вернуться домой. Дом — это дом. Мы не хотим прожить весь остаток наших дней в ссылке и надеемся, что белорусский режим все-таки изменится. У меня нет никаких иллюзий относительно белорусской экономики: для моего поколения она безнадежна. Однако политическая ситуация может измениться. В отношении материальном — что ж, Ирина Михайловна и я привыкли обходиться малым, а сейчас, в пожилом возрасте, наши потребности минимальны: я уверен, что всегда смогу заработать на бульбу (картошку. — ЗГ) и кусок хлеба. В плане информации — радиостанцию «Свабода», которая вещает по-белорусски, можно почти свободно слушать и в Беларуси, а у нас дома есть коротковолновый приемник. Это отличная станция, действительно демократичная, их информация чрезвычайно полезна и конструктивна. По всей Европе полно хороших радиостанций, но «Свабода» из Праги, без сомнения, выделяется среди них.

ЗГ: Вы сотрудничаете с этой радиостанцией, да? Говорят они о вас?

ВБ: Практически все время. Они очень внимательны к моей работе, и, со своей стороны, я постоянно с ними сотрудничаю. Вот например, они пустили в эфир все притчи, что я написал, — и те, что опубликованы в «Ходоках» [432] , и те, что я написал уже после выхода книги.

ЗГ: Надеюсь, что в Беларуси всё это слушают.

ВБ: Я тоже — надеюсь…

* * *

ЗГ: У меня еще один к вам вопрос, простите, ради бога, за некоторую его банальность: как вы относитесь к такому нынче опять вошедшему в моду понятию, как духовность?

ВБ: Да, сейчас это расхожее слово, особенно среди русской интеллигенции, которая его связывает главным образом с православным христианством. Как я уже говорил, я не принадлежу к этой группе людей. Лично я думаю, что из всех идей, которые человечество когда-либо имело в своем интеллектуальном запасе, самой важной, богатой, значимой, ценной, живительной и жизненно необходимой человечеству была и остается идея гуманизма.

(В тот момент, когда Василь Владимирович произносил эту фразу, единственное, о чем я жалела, — так это о том, что, кроме меня, никто не видит, как торжественно и в то же время молодо и весело он ее произносит.)

Но поскольку всяк эту идею толкует по-своему, она то и дело становится объектом для спекуляции и часто, слишком часто, искажается. Тем не менее эта идея, включающая в себя, среди других человеческих ценностей, порядочность, воспитание, образование, самоуважение, терпимость, свободу и прочее, остается самой значимой, главной и жизненной в нашей традиционной культуре.

ЗГ: Традиционной… Но ведь ее со всех сторон теснит так называемая поп-культура — вам так не кажется?

ВБ: Что же тут удивительного? С одной стороны, поп-культура построена на коммерческой основе, а потому, хочешь не хочешь, ориентируется на так называемого «среднего человека». С другой — а может, и с той же стороны — очень прибыльна: вознаграждения, которые получают ее творцы и обслуживающий персонал, не идут ни в какое сравнение с доходами представителей свободных профессий прошлого.