Но так прыгать, как Салман Бейбулатов, он не мог. А Салман уже прыгнул… Дута видел, как Айшат с Салманом уже шли рядом от реки. Он нес ее кувшин, и смех ее был подобен журчанию чистой струи. Дута видел, как соприкасается их одежда, и юркий зверек надежды выскочил из его души, наверное, навсегда.

И вот война… О! Он благодарен этой войне, которая поменяла все сразу, волшебным образом. Его соперник, молодой и красивый, первый жених в окрестных аулах, был отправлен на фронт. Теперь у Салмана только одна невеста — смерть, которая, может, уже приметила себе джигита в супружеское ложе. Теперь Дута — первый жених в родных горах, не только на коне, но и на своей кривой ноге. Как же тут не благодарить Аллаха за войну, за германскую армию, которая стоит уже на пороге Кавказа? К тому же была у Дуты еще тайна. Только — не его одного тайна…

— Что с тобой, Айшат? — спросила Маша Саадаева. — Что ты замолчала? А! Дута Эдиев. Так и что такого? Несчастный парень. Инвалид. Даже не может пойти на фронт, защищать свою Родину от врага. Звала его к нам на конезавод. Говорю, никто так не знает лошадей, как ты, а он только улыбается, щурится так недобро и ничего не отвечает. Ты, кажется, ему нравишься? Может, поговоришь с ним? Пусть идет к нам работать. Хотя вряд ли. Странный он. То на коне умчится в долину, скачет, как дикий, и орет во все горло, то уйдет в горы с мешком и не видно его неделями. Куда это он все уходит? Ты не знаешь?..

В бригаде помимо нее были оператор и администратор. Айсет — босс. Потому как в бригаде — журналист за главного. Однако с оператором могли быть проблемы. В прежней своей бригаде он был неформальным лидером. Его звали Тенгиз. Он был наполовину грузин, но по-грузински знал только «гамарджоба» да «диди дзудзуэби».

Тенгиз был коренным москвичом и являл собой ходячий пример нереализовавшейся грузинской амбициозности. Отец, которому Тенгиз был обязан своими именем и внешностью, растворился где-то в самых ранних детских воспоминаниях. Мама рассказывала, что он торговал в Москве американскими джинсами подпольного абхазского производства. Из университета, с журфака МГУ, Тенгиз вылетел с первого курса. Но от армии помогла отмазаться грузинская родня, едва признававшая его: мать Тенгиза не была расписана с Шалвой Гиевичем. Прибился к телевидению. Кое-как выучился на оператора. И везде, в любой бригаде, пытался руководить, генетически, по-грузински полагая, что женщина, пусть и дипломированный журналист, управлять процессом делания репортажа не может…

Живя в снятой дешевой однокомнатной квартирке, не имея машины и других атрибутов роскошной жизни, он ненавидел и презирал все человечество. У него не было и тени сомнения, в том, что на небесах была по отношению к нему совершена какая-то досадная канцелярская ошибка, в результате которой ему здесь, на земле, не досталось положенных по факту рождения машин, квартир и загородных домов…

Администратором — толстой, но очень проворной девахой Ленкой Пьянцух — Тенгиз пытался помыкать, постоянно ее попрекая полнотой и общей корявостью фигуры, дескать, на ее месте должна была бы быть стройная фотомодель, призванная не только радовать эстетически, но и порою бесплатно, по служебной необходимости, расслаблять его напряженные чресла.

Ленка не обращала на него никакого внимания. Она добросовестно всюду бегала и повсюду поспевала — доставала билеты, заказывала гостиницы, дозванивалась до секретарей, договаривалась об интервью, ловила такси…

Тенгиза, разумеется, предупредили, кто такая Айсет и откуда она взялась. Поэтому он избавил ее от глупых сексуальных намеков, зато сразу сделал несколько предложений профессионального свойства.

— Они хотят репортажей по чеченской теме? — с ходу начал Тенгиз, едва их представили друг другу. — Я знаю, какой классный репортаж можно сделать, никуда не выезжая, здесь, в Москве… Едем в Бутово, там я знаю гаражи, которые чечены держат, снимем репортаж, как власти столицы не дают развернуться малому бизнесу, притесняют предпринимателей по национальному признаку. Не дают ребятам землю под новые гаражи и боксы…

Однако у Айсет хватило ума прежде, чем мчаться в Бутово и встречаться с тамошней авторемонтной мафией чеченского происхождения, поговорить на эту тему с отцом.

— Ни на кого там мэрия не давит, — сказал отец. — Я знаю, там Аслахан и Ахмет Гаджиевы автостоянки и гаражи держат. По конфликт там у них не с мэрией, а с долгопрудненскими и с солнцевскими. Все хотят новый кусок территории за МКА-Дом… Солнцевские надумали там гипермаркет построить, долгопрудненские — торговую базу, пиленым лесом и сборными дачными домиками торговать… За теми и за другими силовые ведомства, только разные… Не получится у тебя с репортажем. Только репутацию себе подмочишь…

Тему для первого репортажа подбросила Астрид.

— Поезжайте в Ингушетию, — сказала она, попутно не забыв приклеить улыбку, — снимите серию репортажей о положении беженцев, как их вынуждают вернуться в Чечню, как угрожают лишить пенсий и пособий, как не дают продовольственной помощи, принуждая покидать лагеря, в общем, на месте разберетесь, сообразите, что к чему…

Айсет было разволновалась, справится ли? Позвонила отцу.

— Ты ничего не бойся, дочка, — сказал отец, — тебя встретят наши родственники, и все будет хорошо…

В Назрани Айсет воочию убедилась во всемогуществе понятия «родственники».

Их встретили в аэропорту, подогнав машины к самому трапу самолета. Саму Айсет повезли в головном «мерседесе», а Тенгиза с Ленкой Пьянцух посадили в белую «Волгу». Назранская милиция по всему маршруту движения становилась «смирно» и отдавала им честь.

Тенгиза с Ленкой поселили в лучшей гостинице города, без церемоний, предварительно вытряхнув из номеров «люкс» каких-то не шибко важных иностранцев. Айсет же сразу отвезли в дом к двоюродному дяде Руслану, про существование которого она узнала от отца только перед самым вылетом из Москвы.