— Маша, как хорошо ты умеешь все объяснить, — удивилась Айшат. — Какая ты умная! Я очень хочу быть похожей на тебя во всем.

— Тогда перестань поминать Аллаха. И повторять всякие бабские сплетни и антисоветские слухи. Договорились?

— Договорились. Хотя… Ну, ладно, ладно… А помнишь начальника геологов Женю Горелова? Выходит, он был красным командиром?

— Красным, красным… Пододвинь мне красную краску, а то мне не дотянуться…

В ночь на двадцать третье февраля на вылуженные зимними ветрами горы стал падать мягкий и медленный снег. Было холодно, снег не таял и не сразу уплотнялся, а, сцепляясь лучиками снежинок, разрастался на ветках сначала до белых горностаевых шкурок, а потом до заячьих. Снег все падал и падал, теперь он был не только в воздухе, но и на земле, деревьях, домах, даже на шкуре удивленных собак аула Дойзал-юрт, которые то хватали снег горячими красными пастями, то принимались лаять на мерещившиеся им за снежной пеленой тени. Тени обходили аул стороной, прятались за деревьями, чего-то выжидали.

Маше Саадаевой не спалось. Сначала ей казалось, что она волнуется перед радостной суетой завтрашнего праздника. Потом она поймала себя на мысли, что боится быть застигнутой врасплох приступом желания, который, она чувствовала, как ночной хищник, стережет ее в темноте. Ближе к утру ей стало просто тревожно и неспокойно на сердце.

Несколько раз она выглядывала в окно, видела падающий снег, но не успокаивалась. Поняв, что сегодня ей уснуть так и не удастся, она зажгла керосиновую лампу, чтобы заняться чем-нибудь по дому. Тут ей послышалось, что под окном хрустнул снег, в тревоге она отодвинула занавеску, поднесла лампу к стеклу и чуть не вскрикнула. Из темноты по ту сторону стекла на нее смотрел человек. Маша хотела уже бежать к висевшему на стене ружью, но свет от лампы упал на раздвоенный ямочкой подбородок.

— Ты? Откуда, Женя? Где ты был все это время?

Маша помедлила всего чуть-чуть, а потом бросилась к нему на шею, растапливая объятьями снег на его шинели.

— Ты — капитан? — она, теряя голову, вдруг потянулась губами к его губам, но вовремя взяла себя в руки. — Царапаешь руку своими звездочками. А тогда ты кем был, лже-геолог? Лейтенантом? Растешь…

— Расту, как ты хорошеешь… Маша, я тебя застужу, простудишься, — говорил он, мягко толкая ее вглубь дома. — И потом — у нас так мало времени, а тебе еще надо собраться.

— Как собраться? — она отстранилась от него, заглянула в глаза. — Женя, что это значит?

— У нас с тобой нет ни одной лишней минуты на посторонние разговоры, Маша. Поэтому я буду говорить четко, по-армейски. Во-первых, я тебя люблю…

— Ать-два, — прибавила она.

— Не перебивай меня. Во-вторых, я думаю, что и ты… относишься ко мне, скажем, неравнодушно…

— Четче рапортуйте, капитан Горелов! — приказала Маша.

— Есть, рапортовать четче! — откликнулся он с улыбкой, но тут же помрачнел. — Дело — дрянь, Машенька. Помнишь наш первый разговор за этим столом, перед этой керосиновой лампой? Я тогда мог только намекать тебе, да и этого я не мог. Я говорил, что тебе надо уходить из аула и из Чечни вообще, рвать с мужем и так далее. А теперь я говорю тебе в открытую. Сегодня всех чеченцев под конвоем доставят до станции, там посадят в вагоны и повезут далеко на Восток.

— Ты шутишь? Всех чеченцев? Как так? За что? Почему? По чьему распоряжению?

— Приказом НКВД СССР, по распоряжению Государственного Комитета Обороны… Что тут говорить, когда надо действовать. Чеченцев, этот народ-изменник, повезут в Среднюю Азию, но ты же — не чеченка. Я пришел, чтобы спасти тебя, доверься во всем мне…

— Так значит, ты тогда, в сорок втором…

— Да, наш отряд занимался военной разведкой и топографией горной местности. Мы готовили эту операцию. Ты же знаешь, любая военная операция должна быть тщательно спланирована.

— Военная? Против женщин, стариков и детей?

— Маша, где твоя комсомольская выучка? Сколько чеченцев воюет на стороне врага? Сколько бандитов в горах прячутся от призыва и нападают на советских активистов, совершают диверсии на объектах народного хозяйства? Многих ты смогла сагитировать? Да они все — от мала до велика — точили зубы на Советскую Власть. Они ждали, когда немцы придут на Кавказ, чтобы ударить нам в спину. Здесь в каждой сакле тлеет огонек предательства…

— А Салман Бейбулатов? А мой муж, Азиз Саадаев? Они тоже предатели?

— Твой муж, Маша… Прости… Ты сама… Твой муж, Маша, перешел на сторону немцев, обучался в школе диверсантов Абвера.

— Ты лжешь! — закричала Мария, отталкивая его и отступая в глубь комнаты.

— У нас есть неопровержимые доказательства. Наша разведка захватила документы этой школы, которая располагалась в Крыму. Нам известно даже, что твой муж готовился к забросу в Чечню в составе группы Рудделя, которую мы уничтожили в сорок втором году. Помнишь историю с белым конем? Только в последний момент его перевели в другое подразделение…

Маша опустилась на табурет, глядя куда-то перед собой, а слезы свободно скользили по щекам и падали на белую ночную рубашку.

— И коня Терека ты тоже… убил, — сказала она странным, тихим голосом.

— Конь убежал, и этот ваш хромоногий чудак тоже скрылся. Вот тебе еще один предатель — Дута Эдиев. Но мы его тоже найдем, никуда он не денется.

— А почему бы вам не расстрелять предателя-коня? — спросила вдруг Маша.

— При чем здесь конь?

— Ну как же? Соседский мальчик Ахмед только вчера встал на ножки. Он еще не умеет говорить, только плачет и смеется. Но он уже предатель. Значит, и кони, и собаки, и куры — это все предатели. Их надо расстрелять…