Во время расчалочных работ Юрий был на левой половине плота. Кажется, никогда еще он не трудился так старательно, как в этот раз. И откуда только бралась сила? Порой ему думалось, что он один мог бы вытащить из воды тяжелый стальной трос длиной в сто пятьдесят метров.

Где-то неподалеку была Женя. Иногда ему чудилось, что он слышит Женины шаги, ее голос.

Но она его уже не интересует, убеждал он себя.

«Пусть их, — думал он, кусая губы. — А им вдвоем, наверно, весело… Вон как Генка соловьем заливается. А вся катавасия из-за него началась… Ох уж этот мне Генка!»

С плота Юрий уходил последним. В душе у него еще теплилась надежда… Казалось, вот сейчас Женя подбежит сзади своей легкой, неслышной походкой и прикроет ему глаза теплыми смуглыми ладошками. Но этого не случилось.

Взобравшись на судно, Юрий с тоской осмотрелся по сторонам. Возле входа в кормовой трюм лежали прикрытые брезентом доски.

Он подошел к трюму, приподнял край брезента и только собрался лечь ничком на доски, как кто-то тронул его за плечо:

— Ты чего тут, Юрий, делаешь?

Юрий повернулся и увидел Агафонова.

— Я… просто так, — смущенно протянул он. — Брезент поправлял.

— Пойдем-ка ко мне. Лапшой угощу. — Агафонов усмехнулся: — И ужинал как будто хорошо, а после расчалки так есть захотел, ну, словно суток двое куска хлеба во рту не было! Пришлось к Любе за добавкой идти. — И он кивнул на эмалированную кастрюльку, которую прижимал левой рукой к груди. — Пошли!

Юрий покорно тронулся за Агафоновым.

Кубрик у рулевого был до того маленький и тесный, что в нем еле помещались кровать, тумбочка и стул. Но когда Агафонов, поставив на тумбочку кастрюлю, до краев наполненную лапшой с янтарными звездочками жира, заботливо усадил Юрия на кровать, у того почему-то сразу пропало ощущение тесноты. «Наоборот, — подумал Юрий, — если бы кубрик был просторнее, он не казался бы таким уютным».

Юрий ел нехотя, изредка поглядывая на полочку с книгами, висевшую на противоположной переборке.

— Я не забыл своего обещания, — перехватив взгляд Юрия, сказал Агафонов. — Сейчас «Тиля» читает Вера. Как она кончит, ты возьмешь книгу.

— Миша, скажи, пожалуйста, как тебе в голову такое пришло… ну, о том, что надо уменьшить длину троса? — сказал внезапно Юрий, сам удивляясь своему вопросу: ведь мысли его сейчас были совсем о другом.

На лице рулевого появилась робкая, совсем мальчишеская улыбка:

— Да я и сам не знаю… Я об этом с зимы стал думать и всякие расчеты делать… С тех пор как решили большой плот вести.

Помолчав, он добавил:

— А теперь вот как-то страшновато… Вот скажут завтра: «Ерунду ты, парень, городишь!»

Из-за тонкой переборки вдруг послышался громкий, внушительный голос:

Любовью дорожить умейте,

С годами — дорожить вдвойне.

Любовь — не вздохи на скамейке

И не прогулки при луне.

— Алешка Кнопочкин! — шепотом проговорил рулевой, весело подмигивая. — К концерту готовится… Он как Качалов читает!

А голос за переборкой вещал:

Все будет: слякоть и пороша.

Ведь вместе надо жизнь прожить.

Любовь с хорошей песней схожа,

А песню нелегко сложить.

— Эх ты, а перцу забыл у Любы взять! — сказал Агафонов, лишь только голос за переборкой умолк. — Я сейчас сбегаю… С перцем знаешь как вкусно? Пальчики оближешь!

Когда он вернулся в кубрик, Юрий уже спал, уронив на поцарапанные, натруженные руки свою всклокоченную голову.

Ульяновск стоял на горе, высоко поднимаясь над Волгой, утопая в густой зелени садов. Наверное, и в далеких отсюда степных заволжских селах был виден этот город, озаренный робким розовеющим светом.

Геннадий долго глядел на город, в котором родился Ленин. Вдруг в самом высоком доме вспыхнули оранжевым пламенем все окна, вспыхнули так, что на них невозможно стало смотреть. А спустя секунду-другую заполыхали окна и в другом доме, а потом и в третьем, и в четвертом…

— Вот бы на берег попасть! — сказал Геннадий, обращаясь к стоявшему рядом с ним радисту Кнопочкину. — Я сразу бы в музей пошел.

— Я года два назад там был, а как сейчас все помню, — отозвался Кнопочкин. — Стоит деревянный дом. А наверху комната Ленина… Он тогда в гимназии учился. Маленькая такая, чистая. Тут и кровать, и стол перед окном, и полка с книгами.

— А книг много? — спросил Геннадий.

— Много. Там только самые его любимые. А еще он из библиотеки брал, и научные и разные другие… На одни пятерки учился. Гимназию окончил с золотой медалью. — Вдруг Кнопочкин дернул Геннадия за рукав: — Посмотри-ка теперь сюда.