— Не мешкайте, она может вскоре начать давиться языком, — сказал волшебник.

Отец Эмиль спешно ушел в жилые помещения храма, а Тобиус, следуя своей собственной мысли, стянул с левой руки кожаную перчатку, скрутил ее и аккуратно, чтобы не сломать клыков, расцепил челюсти Сабины бронзовой рукой. Скрученная перчатка была засунута внутрь после того, как язык принял правильное положение.

Велев посторонним покинуть зал и закрыть двери, волшебник остался один на один с богом, не считая дрожащей на полу под алтарем Сабины. Все-таки был у искусной резной статуи один существенный изъян — Молотодержец смотрел в потолок. Этим художник, наверное, хотел показать близость мессии с его небесным отцом в момент истины перед лицом неминуемой мучительной смерти. С другой же стороны, пастве могло не хватать взора своего спасителя. Подумав об этом, Тобиус напомнил себе, что Молотодержец прежде всего был человеком и, восходя на костер, наверняка испытывая страх, как и любой другой, под которым вот-вот займется безжалостное пламя. Ему не обещали вознесения, и ангелы не спустились с Небес, дабы спасти сына Господа-Кузнеца. Он взошел на костер и сгорел, давясь дымом и запахом собственной паленой плоти. И верно, при таких обстоятельствах не захочешь смотреть вниз.

— Я… готов? — Отец Эмиль вернулся в церемониальном облачении, в котором обычно читал вознесенные проповеди.

— Больше уверенности, отче, если не вы, то кто?

— У меня складывается мнение, что вы. И двух часов не прошло с тех пор, как вы вошли в мой храм, и вот… Как так получилось, что я теперь действую по вашей указке, хотя не знаю, кто вы на самом деле?

— Просто я знаю как надо, — излишне уверенно и неискренне ответил тот. — Начинайте.

Не прошло и четверти часа, как внутри церкви раздался оглушительный взрыв, и волшебник вывалился наружу, шатаясь под весом священника. У Тобиуса были слегка безумные глаза, и он очень громко говорил, что ничего не слышит, а потому не надо задавать ему вопросов. Летье вбежал в храм и перелез через кучи поваленных скамей к алтарю, где лежала его дочь, неподвижная, но все еще живая.

— Это был полный крах, — говорил Тобиус, не прекращая морщиться от поселившегося в ушах противного писка, — и я не знаю, что пошло не так. Кажется… все получалось, на нашей стороне были стены, реликвия и священник, который верил в свою связь с Господом-Кузнецом, и… можно было просто-напросто видеть, как скверна покидает ее тело, но когда все почти случилось, — маг громко хлопнул в ладони, — как будто в самой голове бочка с порохом взорвалась. Он еще не пришел в себя?

После того, как удалось навести в церкви некое подобие порядка, мага и священника отвели в дом одного из дворовых помощников Летье, который жил неподалеку. Бессознательного отца Эмиля уложили на кровать и обеспечили компрессом на лоб, Тобиус же, потихоньку глотая вино, пересказывал случившееся.

— Я уверен, что у нас почти получилось, вашей дочери возвращался человеческий вид, и клянусь, она звала мать. Но в самом конце что-то… не знаю. Мне нужно подумать, извините.

Отказавшись от помощи, Тобиус самостоятельно вышел на свежий воздух во двор. Прохаживаясь вдоль забора в тени деревянного каркаса, увитого виноградной лозой, он взывал к Талботу Гневливому через сигнарий. Архимаг ответил не сразу, но довольно скоро.

— У тебя все в порядке, Тобиус? — спросил голос в голове.

— У меня — да, но не у всех все так же прекрасно под ярким солнцем.

— Неприятности?

— Столкнулся со случаем одержимости демоном, попытался помочь местному священнику провести ритуал экзорцизма, провалился.

— Тобиус, ты намерен вступать в каждую кучу навоза, которая встречается тебе на пути, или же будешь выбирать только самые большие и зловонные? — очень спокойно осведомился Талбот Гневливый. — Ни один волшебник в здравом уме не станет связываться с чем-то подобным, не являясь подготовленным демонологом, и я в том числе. Где ты? Хотя я и так вижу, что в Архаддире.

— Не стоит вам сюда являться, это лишнее, — ответил Тобиус, стоически перенося то, что его отчитали как ребенка.

— И не собирался. Подожди, я постараюсь найти того, кто смыслит в этом поболе нашего.

Серый магистр терпеливо ждал, разминая бронзовые пальцы. Изредка протез, способный чувствовать почти как живая плоть, давал странное ощущение, будто пальцы затекли, и тогда невыносимо хотелось похрустеть костяшками, что было невозможно. Выставив указательный палец и мизинец, маг заставил возникнуть между их кончиками крошечный электрический разряд. От этого занятия его отвлек голос в голове, громкий и не очень приятный, знакомый, но принадлежащий не Талботу.

— Меня слышно?

— Ваше могущество?

— Здравствуй, отступник, — без намека на такт или вежливость начал Кагерант Копыто, один из лучших демонологов Академии, — ты дурень.

— Я… не склонен отрицать это.

— Вот и правильно. Значит, ты решил пойти на демона с голыми руками? Ты? На демона? Если моя память еще хоть на что-то годится, ты был одним из самых бездарных учеников по части демонологии в прошлом? Что-то изменилось?

— Боюсь, что нет… у меня было несколько стычек с отродьями Пекла, но, по большому счету, побеждал я удачей, а не навыками.

— Ясно. Стало быть, святое слово не помогло?

Тобиус описал происшедшее в самых мелких деталях.

— Осмотри тело девицы, на нем должна быть метка демона, положившего на нее глаз. Это его "подпись" на их договоре. Если поймем, с кем имеем дело, сможем выстроить линию контрмер.

К церкви Тобиус мчался на пределе сил, едва не летел над землей. Тоном, не терпящим сомнений или промедлений, он приказал двоим сторожившим Сабину выйти и стал искать. К счастью, исследовать места, не предназначенные для взоров иного мужчины, нежели законный муж, не пришлось, как и сбривать с головы волосы — метку Тобиус обнаружил на левой ноге одержимой, между мизинцем и безымянным пальцем. Ему пришлось покинуть святую землю, чтобы вновь связаться с Талботом и Кагерантом. Зрительный образ метки отправился через три страны и предстал перед архимагами.