Женщина сузила глаза.

– Ты Дойл? – спросила она.

– Так точно, – улыбнулся Дойл. – Тим Дойл.

Женщина нахмурилась и пошла дальше.

Дойл пересек дамбу, выехал на материк и через полчаса добрался по 13-му шоссе до хозяйственного магазина «Все для ремонта» – мегамаркета, с виду напоминающего ангар для дирижаблей. Он бродил по бесконечным проходам, мимо стеллажей с красками и сырыми второсортными пиломатериалами, не находя служащего. У стальных балок потолка порхали птицы. В конце концов к нему подошел прыщавый юнец в оранжевом переднике.

– Вы что-нибудь ищете?

– Да. – Дойл протянул ему длинный перечень товаров.

Пацан в полсекунды пробежал глазами список.

– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Это не в моем отделе.

– Все не в твоем отделе? – спросил Дойл.

– Именно, – ответил пацан, развернулся и исчез. За час Дойл собрал не больше половины того, что ему было нужно. Он толкал перед собой к кассе две тележки, заваленные пиломатериалами, проволочной сеткой, штукатурной смесью, банками с краской и растворителем, кистями и другим хламом. Кассир на выходе, худая женщина с желтоватым цветом лица, жаловалась на своего дружка другой кассирше. Дойл подошел к ним, но женщины продолжали болтать, не обращая на него внимания.

– Вот к чему приводит экономия на услугах, – громко произнес он. – От сервиса просто тошнит.

Женщина перестала разговаривать и повернулась к нему.

– В чем дело? – спросила она.

– Вы меня рассчитать не хотите? – спросил Дойл.

Женщина сердито посмотрела на него, словно хотела отказаться, потом взяла сканер, высветила штрих-коды с видом, который можно было бы назвать вялым высокомерием. Дойл разозлился, но взял себя в руки, представил, как ей живется, и его злость прошла. Он посмотрел, как вокруг балок летают птицы, и подумал, что они, наверное, вылупились в гнезде из старой паутины и упаковочного наполнителя и даже не знают, что хозяйственный магазин «Все для ремонта» – это не целый мир.

В проеме двери, ведущей в холл, появился женский силуэт.

– Я подумала, что тебе это понадобится, – сказала Мегги. В желтом свете лампочки ее волосы в стиле Фары Фосетт [31] мерцали, словно мишура. Из бара внизу доносился неясный шум, производимый завсегдатаями Счастливого часа.

На Дойле были только испанские широкие шелковые трусы в маленькие розовые сердечки. Он лежал, утомленный и больной, на покрывале в своей комнате, обложенный подушками. С утра он резво пробежался по пляжу до Лумис-Пойнт и обратно – не меньше десяти миль. Это была его первая физическая нагрузка за последние месяцы.

Он попытался сесть, сдался и со вздохом повалился на подушки.

– Оставайся там, где лежишь, – сказала Мегги, входя в комнату. На ней был черный топ на бретелях с героем японского мультика и белые джинсы, такие узкие, что между бедер образовались соблазнительные складочки. Она держала мятый тюбик обезболивающей мази «Бен-Гей» с таким видом, что это выглядело почти пошло. – Хочешь, я тебя намажу?

Дойл поймал себя на мысли, что у нее красивые руки, мягкие, в меру накачанные. Он задумался над ее предложением – сильные руки Мегги массируют его тело – и почувствовал стеснительное движение в трусах.

– Нет, спасибо, – решительно заявил он. – Я справлюсь сам.

– Ладно, – пожала плечами Мегги, кинула тюбик на постель, вильнула бедром и вышла из комнаты. Дойл посмотрел ей вслед и едва удержался от того, чтобы вернуть ее. Через минуту он дотянулся до тюбика, выдавил каплю «Бен-Гея» и втер мазь в воспаленные мышцы плеч, спины и ног. Сначала он почувствовал холод, потом жар. Он осторожно лег, блестя, как очищенный лук, и позволил целебному теплу проникнуть в напряженную плоть. Через пару минут он заснул и увидел новую версию часто повторяющегося сна, который преследовал его с ранней юности. В этом сне всегда был ураган Ава и «Смеющийся Дебидивон», тонущий в бушующем море неподалеку от Пламмет-Пойнт. Над его носом вздымались ужасные черные волны. Отец Дойла, Джек, улыбался, держа в руке огромную королевскую макрель. Он пытался сражаться с бурей, стоя у штурвала, но это было бесполезно – вот-вот все закончится. Сам Дойл парил где-то над плечом отца, заключенный в гигантское водонепроницаемое прозрачное яйцо.

– Самое главное – выстоять, – кричал отец сквозь рев волн. – При таком ветре это твой единственный шанс!

Дойлу было страшно, но отец казался счастливым. Он смеялся, когда последняя громадная волна накрыла его и он погрузился в воду вместе с обломками корабля. В безопасности, в своем пузыре-яйце, Дойл последовал в темноту устричной отмели за светящимся, как луна, лицом отца.

– Помни, – донеслось до него, – что бы ни случилось, ты должен бороться до самого дна. – И отец исчез, оставив Дойла одного в глубине, населенной угрями.

Через мгновение пузырь-яйцо треснул и в него хлынула темная вода. Он стал задыхаться, и вдруг потоки воды оказались длинными спутанными прядями женских волос. Потом они исчезли, возникли красные вспышки и грохот. Дойл проснулся. Его сердце бешено колотилось. Через окно проникал оранжевый отблеск огня. Комната наполнилась черным дымом, послышались громкие выстрелы из крупнокалиберного ружья: «крак», «крак», «крак». Бросившись на пол, он выполз из комнаты, прополз в холл, дыша тонким слоем воздуха под дымом, нащупал руками верхнюю ступеньку, потерял равновесие и съехал по лестнице вниз головой. Там он поднялся и толкнул дверь плечом: она распахнулась, и он ввалился в бар, пустой и зловеще спокойный, освещенный электрическими огнями. Из музыкального автомата пел Мелвин Титер: «Привет вам, стены, как дела сегодня…»