— И кто же тебе это сказал? — поинтересовался Верроккьо.

— На это отвечу я, — сказал Леонардо. — Звучит похоже на мессера Тосканелли, но он, наверно, шутил.

— Нет, Леонардо, вовсе нет, — сказал Никколо. — Он говорил, что улицы и публичные дома — лучшие учителя, ибо люди низки и их всегда следует искать там, где они удовлетворяют свои вожделения. Всего-то и нужно — понаблюдать и послушать важных особ, когда они навеселе. Но если хочешь знать, чем крутится мир, надо уметь слушать также и чернь. И ещё нужно покровительство...

— Мальчик может жить со мной. — Леонардо, улыбаясь, потряс головой. — Пусть попросит Тисту положить ему тюфяк на полу.

— Отлично, — сказал Верроккьо. — Думаю, однако, тебе пора выступать, не то гости удерут на улицу. — Он глянул на Макиавелли и криво усмехнулся. — Ты обещал колдовство, — сказал он. — А у нас важные гости.

— Да, — сказал Леонардо, — но мне надо чуть-чуть времени...

— Слушайте все! — тут же прокричал Верроккьо. — Среди нас — непревзойдённый мастер фокусов и волшебства Леонардо да Винчи, тот самый, что изобрёл машину, которая может поднять человека в воздух, как птицу, что может налить вино в другую обыкновенную жидкость и тем зажечь её, не пользуясь огнивом или иным огнём.

Тут Верроккьо, в свою очередь, был прерван Лоренцо Медичи. Хотя многие гости засмеялись при словах о летающей машине, Лоренцо не смеялся. Он оставил свой кружок и стоял в центре комнаты, неподалёку от Андреа дель Верроккьо и Леонардо.

— Мой любезный друг Андреа часто рассказывал мне о твоих исследованиях, Леонардо, — с лёгким сарказмом сказал Лоренцо. — Но как же ты намерен устроить это чудо с полётом? Ведь не с помощью же рычагов и блоков. Уж не призовёшь ли ты чарами летающего зверя Гериона, чтобы спуститься на нём в адские круги, как, мы читали, сделал Данте? Или просто нарисуешь себя на небе?

Все засмеялись, а Леонардо, который не осмелился перебить Лоренцо, объяснил:

— Вне всякого сомнения, ваше великолепие, вы видели, как биение крыльями о воздух поднимает тяжёлого орла в высокие разреженные слои, почти к сфере изначального пламени. Воздух в движении можно видеть на море, когда он наполняет паруса и тянет тяжело груженные суда. Точно так же может человек с крыльями, достаточно большими и точно устроенными, преодолеть сопротивление воздуха и, используя его, подчинить его себе и подняться ввысь. В конце концов, — продолжал Леонардо, — и птица не более чем инструмент, работающий по законам математики, и в возможностях человека повторить её во всех её движениях.

— Но человек — не птица, — сказал Лоренцо. — У птицы есть сухожилия и мускулы несравненно более сильные, чем у человека. Если бы мы были устроены так, чтобы иметь крылья, Всемогущий дал бы их нам.

— Вы считаете, что мы слишком слабы, чтобы летать?

— Я думаю, очевидность приведёт разумного наблюдателя к такому выводу.

— Но вы наверняка видели, — сказал Леонардо, — как соколы несут уток, а орлы зайцев; и бывают случаи, когда этим крылатым охотникам приходится удваивать скорость, чтобы нагнать дичь. Но им нужно очень немного сил, чтобы поддерживать себя в воздухе и балансировать на крыльях, простирая их на пути ветра и так направляя полёт. Довольно лёгкого движения крыл, и чем больше птица, тем медленнее движение. С человеком то же самое, ибо в ногах у нас больше силы, чем требуется нам, чтобы поддержать себя. Чтобы убедиться в этом, взгляните на следы человека в песке на морском берегу. После прикажите второму человеку взобраться первому на плечи — и увидите, насколько глубже станут следы. Но снимите второго человека со спины первого, прикажите первому подпрыгнуть как можно выше — и вы увидите, что от прыжка остался более глубокий след, чем тот, что оставлен человеком с двойным весом. Таково двойное доказательство того, что в ногах у людей вдвое больше сил, чем надо им для поддержки себя... более чем достаточно, чтобы летать как птицы.

Лоренцо засмеялся.

— Прекрасно, Леонардо! Однако мне хотелось бы своими глазами увидеть твою машину, которая превращает человека в птицу. Это на неё ты тратил своё драгоценное время вместо того, чтобы уделять его моим драгоценным статуям?

Леонардо опустил глаза.

— Нет-нет, — запротестовал Верроккьо, — Леонардо был со мной в ваших садах, используя свой талант для восстановления...

— Покажи мне свою машину, художник, — сказал Лоренцо Леонардо. — Я смогу использовать такое творение, чтобы устрашить врагов, в особенности тех, кто носит цвета юга. — Намёк был на Папу Сикста Четвёртого и флорентийское семейство Пацци. — Она готова к действию?

— Ещё нет, ваше великолепие, — сказал Леонардо. — Я экспериментирую.

Все снова засмеялись, и Лоренцо вместе со всеми.

— Ах, экспериментируешь? Тогда будь любезен, сообщи мне, когда закончишь. Но, судя по твоему выступлению, никому из нас не стоит волноваться.

Униженный, Леонардо отвёл взгляд.

— Скажи, как ты считаешь, долго ли продлятся твои... эксперименты? — не унимался Лоренцо.

— Думаю, я могу с уверенностью сказать, что моё творение будет готово к полёту через две недели, — ко всеобщему удивлению, заявил осмелевший Леонардо. — Мою большую птицу я собираюсь отправить в полёт с Лебединой Горы во Фьезоле.

По студии пробежал изумлённый говор.

У Леонардо не было иного выхода, как только принять вызов Лоренцо; не сделай он этого, Лоренцо мог бы разрушить его карьеру. До сих пор, очевидно, его великолепие считал Леонардо дилетантом, разносторонним гением, не способным довести свои идеи до реального воплощения. Но было в выходке Леонардо и нечто большее, ибо сейчас Леонардо чувствовал, что потерял все; он мог позволить себе быть безрассудным. Возможно, безрассудство поможет ему отвоевать Джиневру де Бенчи... и, возможно, оно же поможет ему показать Лоренцо летающую машину.