— Это вы, Вазир? — улыбнулся Мухаммед-бобо. — Очень кстати пришли.

— Мог ли я не прийти?

— Да, конечно. Ваши заботы, Вазир, о красоте древних построек вошли в поговорку и стали достойны памяти самого Шахмурад-бия, при жизни признанного святым за подобные заботы.

— Когда вы умрете, Вазир, — пусть это произойдет еще не скоро! — вас следует похоронить у подножия мавзолея Куссам-бин Аббаса, — вмешался тихий Усто-Турсун.

— Я не хочу умирать, Усто!

— Пусть Вазир зажжет огонь — пора, — сказал мрачный Усто-Гулом.

Накалывая пальцы, Василий Лаврентьевич положил в топку охапку янтака, произнес «бисмилля» и поднес лучинку. Пламя заплясало, из всех шести труб полетели искры.

И вдруг в келье раздался тревожный гул. Все вздрогнули. Гул неотвратимо нарастал.

— Что такое? — всполошились гончары. — Печь не должна так гудеть.

— Это базар гудит, — предположил Мухаммед-бобо.

— Базар гудит не так, — скромно заметил Усто-Турсун. — Я пойду, погляжу. Что-то мне страшно. — Он вздохнул и незаметно вышел наружу.

Огонь рвался из труб, клокотал в раскаленном горне, обтекая плиты и зажигая разноцветные искры на их поверхности, — они дадут старине новую жизнь; дым и пар от просыхающей глины клубились в келье.

С шумом влетел Усто-Турсун. Обычной застенчивости как не бывало. Сверкают глаза:

— Революция! Белого падишаха скинули с трона.

Вот оно, свершилось. Без него. Нет! С ним вместе.