Два дня назад наш передовой разведочный отряд, получив задание, разделился на несколько частей, и мне с шестью всадниками и проводником Ход-жомом было поручено пройти к колодцам Аджикую. Но на привале на нас наткнулась бродячая шайка басмачей. Отстреливаясь и отступая, мы — я и проводник Ходжом — попали в песчаный ураган, который, скрыв нас от басмачей, отбил от остальных…

Вернуться назад было невозможно. По всем крупным тропам рыскали басмачи. Нам оставалось итти вперед заброшенной тропой.

Впереди меня покачивалась в седле сухопарая спина Ходжома в красном полосатом халате, туго затянутом ремнем, на котором висела кривая текинская шашка. Его белая папаха из бараньей шерсти равномерно покачивалась, и длинные лохмы, свешивавшиеся с ее краев, подпрыгивали на каждом шагу. За все время он ни разу не обернулся. Изредка я догонял его и спрашивал о пути.

Черные прищуренные глаза Ходжома впивались в горизонт; он бросал мне малоутешительный ответ:

— Видишь: здесь ишак кости бросал, баран горох не сыпал, давно никто не ходил. Куда дорога ведет, туда и приедем. А куда дорога ведет — кто может сказать?..

Иногда он, ударив каблуками коня, внезапно взлетал на вершину бархана и оглядывался во все стороны. Затем медленно спускался с холма и, не взглянув на меня, тем же ровным шагом ехал дальше.

Недоверие закрадывалось мне в сердце. Мы оба устали от двухдневного пути, и когда солнце садилось, Ходжом остановился на вершине холма. Указав мне рукою в сторону солнца, он сказал:

— Видишь — Кыр! Там будут колодцы, а может быть, и не будут…

На фоне зарева солнца я увидел темную рваную линию скал.

— Но ведь там могут быть басмачи?

— Сейчас здесь травы нет, колодцы обвалились, и караваны здесь не пойдут. А каравана нет — и басмачи здесь не будут. Басмачи на больших тропах ждут добычи, как джуль-барс (тигр) в камышах подстерегает кабанов.

Наши кони прибавили ходу, и уже при последних лучах заходящего солнца мы стояли около нескольких глубоких узких дыр в земле, обложенных внутри ветками саксаула [1] ). Это были долгожданные колодцы, где мы надеялись найти столь нужную нам воду.

Мы слезли с седел, и пока я держал в поводу лошадей, Ходжом опускал по очереди в каждый колодец кожаное ведро на волосяном аркане. Он пробовал и отплевывался: вода была соленая. Колодцев было около пятнадцати. Перепробовав воду из всех, Ходжом один из колодцев признал годным:

— Сладкая вода, соли мало-мало!

Мы вбили приколы в землю и привязали лошадей на арканах, решив здесь ночевать.

Под защитой скал можно было развести костер, не боясь, что он будет виден в степи.

Около колодца, который Ходжом назвал «сладким», он воткнул в землю саблю, чтобы по ее, блеску можно было разыскать воду в темноте. Сняв с лошадей седла, мы покрыли их попонами и оставили выстаиваться. Наломав саксаула, я разложил костер и начал варить чай, темный, как кофе, солоноватый и пахнущий серой.

Почему был так угрюм Ходжом? Я его совсем не знал и боялся предательства. Мы с ним сидели на бурке около костра и пили чай из пиал — маленьких туркменских чашечек. Ходжом долго молчал, потом заговорил:

— Вот что, командир-ока [2] )! Ты спи здесь два дня, а я завтра рано, пока еще солнце сидит в песке, уеду на моем Рыжем и твоем вороном. Сперва на одном поеду, а как шея его запотеет — пересяду на другого. Мы, как зайцы, скакать будем, и я далеко уеду…

— Что же я буду делать без коня?

— Дур! (Погоди.) Это скалы Кыр, теперь я узнал. Здесь много лет назад мы прятались, когда делали набеги на Хиву и отбирали у ханов лишних верблюдов и баранов. В ту сторону, где село солнце, за восемь часов хорошего хода есть колодцы, долина Узбой [3] ) и трава. Там живет племя ших, они себя называют потомками Магомета и считаются святыми. А всякие святые любят, когда звенят серебряные деньги. А потому за серебро я у них накормлю коней пшеницей и возьму запас на дорогу. Заодно они мне расскажут, где сейчас посты басмачей.

— А если я поеду с тобой?

— Нет, командир-ока, если ты поедешь туда, завтра вся степь будет знать, и тебя убьют, — и Ходжом стал считать, загибая корявые смуглые пальцы. — Слушай: утро пройдет, полночь пройдет, и ночь пройдет. Еще утро пройдет, и я буду здесь с конями, бараниной и пшеницей. Понял?

— Дай подумать…

— Чего думать? Ты здесь лежи, кури махорку и жди меня. У тебя есть лепешки, воды много в колодце, басмачи сюда не заедут, и если они меня не убьют, ты вернешься домой.