Шрифт:
В 1292 году в Тверь приехал сын князя Андрея Александровича Михаил. Поприветствовав хозяина и оставшись с ним наедине, гость предложил:
— Михаил Ярославич, я послан к тебе отцом, чтобы звать тебя вместе с нами в Орду.
— В Орду? Зачем?
— Жаловаться на великого князя Дмитрия Александровича. Он же никому покоя не дает. Даже новгородцев в дугу согнул.
— Но я не могу ехать.
— Почему?
— Я целовал крест Дмитрию Александровичу на приязнь и переступить через него не могу.
— Ну и что ж, целовал? Он-то сам сколь раз через крест переступал.
— Нет, Михаил Андреевич, он пусть переступает. Кто Богу не грешен, но я не могу. И потом, предстоит освящение первого каменного храма, только что оконченного. Не поеду я.
— Значит, ты выступаешь против всей нашей братии?
— Ни против кого я не выступаю, я просто не хочу нарушать клятву.
— Ты, Михаил Ярославич, наверное, думаешь, что едем только мы с отцом? Так ты ошибаешься. В Орду едут все князья Суздалыцины, князь угличский — Константин Борисович, ростовский — Дмитрий Борисович.
— Как? И Дмитрий Борисович? — удивился Михаил.
— Да-да, и сват великого князя, Дмитрий Борисович, да их двоюродный брат — Михаил Глебович, да тесть его — Федор Ростиславич Ярославский и Смоленский, и Иван Дмитриевич. Я ж говорю, почти все русские князья едут.
— А Московский Данила Александрович?
— Я у него еще не был, но, думаю, он тоже нас поддержит.
— Нет уж. Простите меня, но, даже если поедет Данила, я все равно не поеду.
Гость нахмурился, спросил с плохо скрытой угрозой:
— Так и передать отцу?
— Так и передай Андрею Александровичу. Через крест, мол, Михаил переступать не хочет. Не может.
— Ну гляди, Михаил Ярославич, кабы не пришлось посля каяться. С нами ведь и епископ едет.
— Епископ? — удивился Михаил.— А ему-то чего от Орды надо? Татары ведь иереев не трогают и данью не облагают.
— Вот то-то. Татары не трогают, а великий князь допек.
— А какой епископ?
— Епископ ростовский Тарасий.
— Ну что ж, как говорится, вольному воля, но у меня дома дел хватает. Только вот что я тебе скажу, Михаил Андреевич, вы же снова наведете Орду на Русь. Не боитесь греха?
— Мы не собираемся наводить, мы идем только жаловаться на великого князя, пусть хан ордынский накажет его.
Два дня прожил в Твери Михаил Андреевич, давая коням передышку и отдых, но так и не смог уговорить князя Михаила ехать с жалобой в Орду.
Из Твери вместе со своей свитой направился он в Москву к дяде своему, Даниле Александровичу. Однако и Данила отказался ехать к татарам.
— Но почему, дядя?
— А потому, Мишенька, чтоб и того не потерять, что имею. Старшие-то братья мои из-за чего склочатся? Догадываешься?
— Из-за чего?
— Из-за великого стола. А я сижу на Москве, в сторонке, мне уж великого стола не видать как своих ушей. Так зачем мне трепыхаться, Миша? Чтоб лишних шишек заработать от кого-то из них? И потом, у меня днями постриги сыну Ивану.
Мне моего Ивана Даниловича в седло сажать! Как же мне отъезжать?
— Ну, а что я скажу отцу?
— Скажи, мол, Данила тебе счастливого пути желает. Хотя где он ныне, счастливый путь? Налево пойдешь — пропадешь, направо пойдешь — волку в пасть попадешь.
— А прямо?
— А прямо — в яму, Мишенька, да такую, что и не выберешься.
— Выходит, кругом беда.
— Выходит, Миша, кругом. Вот вокняжишься, вкусишь, каково нынче князю на Руси.
— А куда ж мы поедем, ежели по твоей присказке?
— Это уж сам выбирай, что тебе по вкусу, Михаил Андреевич. Сам.
Князья отправились в Орду семьями — с женами, с детьми и конечно же с ценными подарками. Знали, что без этого и до хана не доберутся.
В это время в Золотой Орде правил Тохта, возведенный с помощью Ногая. Испытывал он, однако, к своему благодетелю не чувство благодарности, а скорее досаду должника на своего заимодавца.
Тохта принял князей в своем дворце, сидя на золоченом троне, милостиво принял подарки — ворох собольих «сорочек» и дюжину аксамитовых халатов.
— С чем притекли ныне наши русские голдовники?
— С жалобой к тебе, великий князь,— начал говорить Андрей Александрович,— на великого князя Дмитрия, который правит не по закону татарскому, а по своей прихоти.
— В чем вина его?
— В том, что под видом сбора выхода для тебя он ублажает свою корысть, а кто противится, того велит изгнать либо убить. При дворе своем он разрешает срамные песни о татарах петь.