Шрифт:
– Красиво. Только их десять. Две у японцев.
– По факту их вовсе две, как раз у японцев, - Штиль вздохнул. – Не считая вашего экземпляра, все ракеты модели А10 спрятаны в штольнях неподалеку от Доры, а заряды хранятся где-то в секретных бункерах… даже я не в курсе, где именно. Чтобы привезти заряды и снарядить ракеты потребуется уйма телодвижений, материальных затрат и времени. В моем ведомстве это называют подстраховкой, но как по мне, это форменный саботаж!
– Не страшно, ведь противник-то об этом не знает.
– Надеюсь, и не узнает. Берегите ваш форт, берегите оружие победы, берегите себя, Харальд. Уверен, что вернусь уже в мирный Кенигсберг. Прощайте.
Отто фон Штиль поднялся в самолет и второй пилот тотчас поднял трап и захлопнул дверь.
Харальд придержал фуражку, чтобы не сдуло потоком воздуха от винтов, проводил взглядом выруливающий на взлетную полосу самолет и развернулся кругом.
Что ж, Штиль отработал честно, до конца. Встретил груз «СР» - два больших контейнера-термоса с последней промышленной партией сыворотки, и улетел тем же бортом. Претензий быть не может. А что, фактически, бросил свою лабораторию, подопечных, сослуживцев и друзей, так это глупость. Не женат на них, чтобы хранить верность до гроба.
Опять же – «оружие победы». Если оно действительно сработает, слова Отто, которые сейчас кажутся бравадой, станут сбывшимся пророчеством. Война закончится и тогда история обернется так, будто бы никто никого в пекле не бросал. Просто все знали уже тогда, в середине холодной зимы сорок пятого, что победа не за горами и беспокоиться не о чем.
Хиршфельд дал отмашку солдатам, и они с легкостью подняли, а затем осторожно погрузили контейнеры в кузов грузовичка. В каждом из контейнеров находились термосы емкостью в двести литров. На «подготовку» каждого солдата-берсерка уходило по литру с четвертью.
«Нетрудно подсчитать, что этой партии хватит на триста двадцать бойцов. Штиль обещал, что с новыми добавками сыворотка будет менее агрессивной и солдаты проживут хотя бы полгода, а не три месяца, как предыдущие три группы. Очень надеюсь, что это правда».
Четвертая, ныне действующая группа была «подготовлена» всего три недели назад, а по численности она получилась самой крупной, более трех тысяч штыков – Непобедимая Дивизия! За глаза полк Харальда так и называли, расшифровывая для непонятливых: «называется полком, мощью – дивизия». Так что, до конца марта оружие победы оставалось под надежной охраной. А вот в апреле…
«В апреле почти вся моя Дивизия будет отправлена в секретный крематорий и на посту останется лишь резерв, триста двадцать бойцов-берсерков. Тоже немало, учитывая их способности, но… лучше бы ученым поспешить и запустить ракету до апреля. Иначе сбудется именно моё предсказание, а не Штиля, и в апреле Кенигсберг станет русским. Вряд ли фюреру понравится такой подарок на день рождения».
15. Наши дни, Москва
Самый заметный персонаж на ярмарочной площади это городской сумасшедший. Самый малозаметный – он же. Всё зависит от его поведения. Если он двигается, выкидывает фортели, выписывает кренделя и выкрикивает белиберду, все смотрят на него. Если же он замирает, а тем более – садится на паперти, все смотрят мимо него. Зачастую ему достаточно просто умолкнуть и шаркать по своим сумасшедшим делам более-менее ровно, без подскоков. В этом промежуточном случае его будут видеть, но внимания уделят не больше, чем любому другому прохожему в толпе.
Когда дверь кабинета открылась и вошел «садовник», Леонид ничуть не удивился. Репин мог хмуриться и строжиться сколько влезет, но убедить обитателей базы, что этот чокнутый парень какой-то там враг, у него не выходило. «Садовник» бродил, где вздумается и никто ему даже не пытался помешать. Никто. Включая плотное оцепление вокруг «башни», вооруженное тепловизорами.
«А вот этот момент интересен, - Зимин смерил «садовника» взглядом и вопросительно вскинул брови. – Если все «прохладные» записаны Репиным в условные враги, то этого парня следует всё-таки запереть, юродивый он или нет, просто для порядка. Но в народе слишком крепка память о традициях предков. Юродивых не трогают, даже если очевидно, что они опасны».
– Пойдем, пойдём, - «садовник» махнул Зимину и подмигнул. – Под лестницей! Тайна под лестницей! Ты представить не можешь, какая тайна!
– Почему же не могу? – Зимин потянулся. – Могу. Очаг, нарисованный на куске грубого холста, а за ним дверца.
– Пойдём, пойдём! – «Садовник» подмигнул другим глазом и попытался состроить какую-то гримасу, но вышло у него черт знает что. – Я покажу! Она ждёт!
– «Она» это «тайна»? – Зимин поднялся. – Ладно, давай разомнемся. Золотой ключик не забыл взять?
– Всё спрятано там… там, - «садовник» указал пальцем в пол. – Двенадцать ступенек на каждом марше, шесть маршей, дверь, подвал… дверь… тайна! Большая тайна! Тссс!
Он приложил палец к губам и пошел к лестнице. Между прочим, пошел почти бесшумно, как заправский разведчик.
На лестнице никто не дежурил, поэтому в подвал удалось спуститься беспрепятственно. И дверь оказалась не заперта.
Подземелье выглядело мрачновато, но это признак всех помещений такого типа. С уютом в них не очень по определению. Здешний подвал был устроен просто. Коридор и девять дверей. По четыре слева и справа и одна в конце. Но это были нормальные двери, с косяками, ручками и магазинными номерами на двустороннем скотче.