У них разные разные судьбы, но у них одна на всех война. И одна общая цель: выжить, отстоять свою родину, свободу и право на жизнь. Кто знает, далеко ли уведёт их фронтовая дорога и суждено ли им вернуться домой. Но и на войне есть место обычному человеческому: они встречаются, влюбляются, создают семьи и, конечно же, мечтают о светлом будущем. А между тем ураган войны огнём сметает всё на своем пути. И никто из них уже не останется тем, кем был прежде.
Annotation
У них разные разные судьбы, но у них одна на всех война. И одна общая цель: выжить, отстоять свою родину, свободу и право на жизнь. Кто знает, далеко ли уведёт их фронтовая дорога и суждено ли им вернуться домой. Но и на войне есть место обычному человеческому: они встречаются, влюбляются, создают семьи и, конечно же, мечтают о светлом будущем. А между тем ураган войны огнём сметает всё на своем пути. И никто из них уже не останется тем, кем был прежде.
Арно Александра
Арно Александра
Когда была война
Когда была война
Котёнок
Андрей сидел на поставленных друг на друга кирпичах и читал книгу. В котелке остывала порция густой солдатской каши с воткнутой в неё алюминиевой ложкой, на коленях лежал ломоть чёрного хлеба из муки грубого помола. Желудок истошно требовал пищи, но Андрей не отрывался от книги - ждал, пока каша остынет. Он с детства не любил горячей еды.
– Эй, Лагин!
– окликнул его кто-то, и Андрей вскинул глаза. Перед ним стоял однополчанин, Серёга Мыльников, и ковырялся в кривых зубах заточенной дубовой веточкой с зелёными листиками на другом конце.
– Чего?
– Ты что, жрать не будешь? Если не будешь, давай мне. Я съем.
Он по-хозяйски протянул руку к котелку. Андрей с досадой зыркнул на него и схватил котелок. О чёрный закопчённый бок брякнула тоненькая металлическая ручка.
– Кто тебе сказал, что не буду? Буду!
– А чего не жрёшь тогда?
– усмехнулся Мыльников и плюхнулся рядом, прямо на сырую после вчерашнего дождя землю.
Андрей хмыкнул и вернулся к чтению книги. Ветер теребил странички, норовя перевернуть, мягко шелестел в молодой листве вековых дубов, что выстроились ровными шеренгами по краям подъездной аллеи, и стучал оконными рамами с выбитыми стёклами.
Когда-то в этом здании было немецкое кабаре, а теперь располагался их полк. Ещё неделю назад тут стояли остатки гитлеровской армии, но позавчера они выбили их отсюда и отбросили ещё на пять километров назад, к Берлину.
В боях здание знатно подбомбили: ни окон, ни дверей не осталось, часть пола на втором этаже отсутствовала, но зато сохранилась кое-какая мебель - несколько круглых столов и табуреток, да у испещрённой пулями стены сиротливо стояло разбитое фортепьяно. На его белых клавишах темнели кровавые отпечатки, будто кто-то раненый перебирал их в самый разгар боя. У входа в зал висело на одном гвозде треснутое зеркало в богатой резной раме.
А в леднике обнаружились запасы провианта. Правда, их все заграбастало себе начальство, а им, простым солдатам, выдали лишь по банке немецкой тушёнки и по сосиске. По жирной, сочной, вкусной сосиске, каких Андрей никогда в своей жизни не пробовал. Да и тушёнка была хороша, совсем не чета родной советской.
Андрею было невдомёк, что еду разделили поровну на всех: и на командирский состав полка, и на простых бойцов.
Мыльников нагло заглянул в книгу и загоготал:
– Тебе делать нечего, Лагин?
Андрей заложил страницы пальцем, убрал книгу в сторону от однополчанина и сердито сверкнул глазами.
– Это тебе делать нечего. Иди, занимайся своими делами, оставь меня в покое.
Мыльников вытащил изо рта самодельную зубочистку, его губы растянулись в улыбке.
– Вот честно, никогда тебя не понимал. Ребята там самогон пьют, играют, пляшут, а ты тут упёрся носом в книгу. Что читаешь хоть?
– Дюма.
– Андрей показал ему потрёпанную обложку.
– "Графиня де Монсоро".
– И про что там пишут?
– Про графиню де Монсоро, - вздохнул Андрей и повторил: - Иди и займись своими делами. Попляши там... Самогонки тяпни.
Мыльников не нравился ему из-за своей прилипчивости. Если он надумал к кому-то пристать, то отделаться от него было невозможно. И сейчас, по всей видимости, пристать он решил к нему. Про себя Андрей называл его "дуболомом" за высокий рост, плечистость, недюжинную силу и полное отсутствие ума. В полку же он получил прозвище "медведь", которым почему-то чрезвычайно гордился.
Андрей отложил книгу в сторону, предварительно загнув уголок листа, и зачерпнул ложкой вязкую кашу. Чуть поодаль мирно потрескивал костёр, выдыхал вверх густые клубы белого дыма, швырял пригоршнями красные искры. А в глубоком ночном небе рассыпались алмазами мириады далёких, но ясных весенних звёзд.
Откуда-то издали доносились весёлые выкрики солдат, топот танцующих ног, хлопки в ладоши, играл неумолчно аккордеон.
– Слушай, - снова завёл Мыльников.
– Там и Любушка пришла, медсестричка новая, и Алёнка давно уже там. Идём к ним!