А на луг уже выкатил экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Когда карета проезжала мимо пана Гилевского, он вдруг изогнулся, схватил руками за колеса и — чудо! Лошади били копытами, но ни с места. Пан Гилевский отпустил, и экипаж умчался.

— Я оставлю вас на одно мгновение! — шепнул пан Чаплинский пани Хелене.

А перед публикой уже готовился новый номер. Слуги торопливо врыли в землю дубовые столбы и сверху прикрепили дубовый брус. Получились ворота.

Пан Гилевский сел на лошадь, проехал по полю не торопясь, как бы для собственного удовольствия, потом дал шпоры и поскакал в ворота. В воротах он поднялся на стременах, схватился руками за брус и, сдавив лошадь ногами, поднял ее и подтянулся на руках, коснувшись подбородком бруса. Одежда на пане Гилевском затрещала, жупан лопнул по швам. Богатырь смутился, дал лошади коснуться ногами земли и ускакал на конюшню.

Публика разразилась овацией.

— Позвольте! — Это выскочил на резвой лошадке пан Чаплинский, в латах, с саблей на боку, с пистолетом. Он поставил лошадь перед публикой, разбежался и — перепрыгнул.

— Браво! — кричала публика.

— Браво! — кричала пани Хелена, посылая герою воздушный поцелуй.

Когда пани Мыльская, усадив пани Выговскую и пани Хелену в свой рыдван, перекрестилась на дорогу и стала уже ногой на ступеньку, к ней быстро подошла пани Ирена.

— Я прошу вас по приезде без всякого промедления освободить дом. У меня есть в нем нужда.

Пани Мыльская остолбенела, и, пока соображала, что ответить, отвечать было уже некому пани Ирена упорхнула.

Пани Мыльская глянула в недра рыдвана и увидала, что пани Хелена у противоположного окна ведет какой-то быстрый и горячий разговор с паном Чаплинским.

Против шести сотен атамана Линчая, из этих шести четыре — крымские татары, стояло три тысячи реестровых казаков черкасского полковника Барабаша.

Линчай собирался улизнуть глубокой лесистой балкой, но был обнаружен и окружен.

— Завтра они нам его выдадут! — сказал Барабаш Хмельницкому, они были с глазу на глаз, но у палатки тонкие стены.

Хмельницкий прикрыл рот ладонью и тихо, с нарочитой басовитостью, чтоб речь стала неразборчивой, спросил полковника:

— Нужна ли нам его голова? Кого порадует еще одна казнь храбрейшего из нас?

— Мы на службе короля. За эту службу нам дадены привилеи.

— Кому дадены, а у кого и отобраны, — возразил Богдан. — Пан Чаплинский отнимет у меня Суботов, и никто во всей Речи Посполитой пальцем не пошевелит, чтоб заступиться за казака. Барабаш, разве мы королю служим? Король нам с тобой вручил свое знамя и привилеи для двадцати тысяч. На кого он нас с тобой послал? На султана. А что сделала шляхта? Она повернула дело так, что привилеи в твоем сундуке, а знамя — в моем. И воюем мы не против нехристей, а против своего православного атамана, который вступился за наш бедный народ.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Барабаш.

— Достаточно будет того, что мы прогоним Линчая.

— И ты думаешь, комиссар Шемберг не заподозрит неладное?

— А кто тебе сказал, что ты наверняка захватишь завтра Линчая?! У нас впятеро больше людей, но нам пришлось растянуть полк. Мы — цепь, а он — мечь. Он ударит всей силой по одному звену, и цепь лопнет. Я не хочу многих жертв, Барабаш. Я не хочу, чтоб казаки истребляли казаков, чтоб реестр воевал против своего же народа. На Линчая послали нас с тобой, а шляхта в это время объедается и обпивается во дворце Потоцкого.

— Хмель, я тоже не хочу большой крови. Я хочу взять одного Федора Линчая. Он пустой дейнека. Пусть ответит за свои грехи.

— Люди будут проклинать нас, Барабаш.

— Не узнаю тебя. Хмель. Ты всегда был осторожен и благоразумен. Пан Чаплинский задел тебя за живое, но правда на твоей стороне, и ты выиграешь дело.

— Я много думал и решил: пройду все круги судебных мытарств, дабы показать реестру, сколь мало мы значим для Речи Посполитой. А Линчаю надо дать уйти.

— Делай как знаешь, я ни мешать, ни помогать тебе не стану.

— Спасибо, Барабаш! — Хмельницкий весело сверкнул глазами, вылетел из палатки и обошел ее кругом: нет ли соглядатая?

Федор Линчай не поверил реестровым казакам, побоялся ловушки. Хмельницкий посылал ночью к атаману человека, который указал место для беспрепятственного прохода.

Линчай решил ударить сразу в двух местах. Один удар был ложный, другой — всеми силами.

Когда на сотню Хмельницкого напала сотня татарской конницы, он воскликнул:

— Не поверил!

Барабаш не знал, какую хитрость уготовил его сотник, но, видя смелое нападение осажденных, послал на помощь Хмельницкому три сотни под командой Дачевского, доверенного человека комиссара Шемберга.

Вынужденный сражаться, Хмельницкий отрезал татарам путь назад, в балку, и они оказались в западне. Несколько всадников, надеясь на быстрые ноги скакунов, рискнули проскочить в бреши между казачьими отрядами.

Хмельницкий-сотник видел, что теперь в самый раз ударить на татар с тыла, смять их с двух сторон, уничтожить или пленить. Бой закончился бы в считанные минуты, и отряд успел бы нанести смертельный удар Линчаю, который начал прорыв в противоположной стороне балки.