Ушли ханы и мурзы, а Кучум разлёгся на цветной кошме, посмотрел на раба, доившего кобылицу. Хан пил по вечерам кобылье молоко: оно делало печенега мужчиной.

У Кучума семь жён, но ему известно, что у князя Олега молоденькая красавица жена, и хан вслух произнёс:

— Когда я возьму Кий-город, я заберу у Олега его Ладу, и она будет утешать меня. Её юрту я поставлю рядом со своей, и Лада станет моей любимой женой. Дзе-дзе!

К хану подошёл слуга, поставил поднос с абрикосами. Кучум ел лениво, далеко отбрасывая косточки. Он любил непереспелые абрикосы, с кислинкой. В жару это приятно.

Сморённый заботами, Кучум задремал. И снилось ему, будто ведёт он на Русь несметное количество воинов. Впереди видит Кий-город, и из открытых ворот показался князь Олег. Он ведёт к нему, Кучуму, свою жену. Она совсем девочка и красавица, подобна чистой луне.

Но не успел хан посмотреть на Ладу, как рядом подрались собаки и разбудили Кучума. Они затеяли свару, и хан кинул в них нож. Одна из собак заскулила, поползла за юрту.

Хану было жаль недосмотренного сна. Он снова закрыл глаза, но тот сон не приходил. Кучум поднялся, заорал на стражу:

— Ублюдки ваших матерей, вы не обезопасили мой сон!

Увидел начальника стражи, велел оседлать коня. С помощью сотника уселся в седло, пустил коня в рысь. Следом поскакала верная стража. Степной ветерок обдавал вечерней прохладой, успокаивал Кучума.

Подол отстраивался после ордынского набега. Строились всем миром, одну беду на всех делили. Сообща очищали землю от обгорелых брёвен, сообща ставили избы. Плотницких дел умельцы спешили потеплу укрыть их тёсом, а печных дел мастера клали печи, да по-хитрому: чтоб топились не по-чёрному, в трубу дым тянуло.

Срубы вязали от самого Днепра и до верха. На весь Киев пахло свежесрубленной сосной. Очищенные от коры янтарные брёвна подгоняли одно к другому, прокладывая между ними сухой мох.

Под некоторые венцы загодя возводили каменные основания, подклети, и, когда ставили сруб, получалось красиво и прочно.

Олег любовался работой каменщиков, и у него зародилась мысль поставить на Горе каменные княжьи хоромы, дабы красили Киев и всем говорили о могуществе великого князя киевского. Олег даже мысленно видел эти палаты — побольше нынешних, с сенями просторными, с горницами и светёлками, с Красным крыльцом, украшенные резьбой причудливой...

А старые хоромы он оставит для жилья меньшей дружине: эвон как она разрослась. Ко всему княжич Игорь скоро семьёй обзаведётся. Понравятся каменные княжьи хоромы — глядишь, и бояре начнут дома из камня строить. Каменным домам пожар не страшен, а то ведь что ни набег ордынский — горит город. А печенеги ещё ох как долго будут тревожить набегами, разорением. Не скоро Киевская Русь поставит им прочный заслон. В последнее время с Роси и Ирпеня поступают вести тревожные: улусы печенежские у самой засечной линии замечены.

Поначалу Олег намерился пойти на них, но воеводы отсоветовали: пока-де, князь, дойдём, и след их в степи затеряется. А может, хан Кучум с умыслом дружину выманивает, как знать? Печенеги хитры и коварны, поди разгадай их замысел! Остаётся наготове дружину держать, чтоб врасплох не застали, как в прошлый раз...

Смеркалось. По всему Подолу загорелись костры. Несмотря на ночь, продолжали стучать топоры. Взошла луна, и россыпь звёзд отразилась в Днепре. Олегу подвели коня, придержали стремя. Ещё раз оглядев светившийся кострами и факелами Подол, князь в сопровождении нескольких гридней отправился в Предславино.

За княжьими хоромами стояла старая, приземистая, но просторная изба. Она освещалась через волоковые оконца, но, несмотря на это, с утра и до темна здесь горели жировые плошки. Целый день, прерываясь совсем на короткое время, работали в избе мастерицы. Княжьи холопки ткали холсты. В их умелых руках по основе, натянутой на большие рамы, плавали челноки, сновали проворно, стучали кросна [91] , а мастерицы негромко, голос в голос пели.

Захаживала в ткацкую Лада, присаживалась на лавку, пробовала подпевать. Работа мастериц напоминала Ладе отцовскую усадьбу, где холопки тоже ткали холсты. Их ткали по всей Русской земле, в каждой избе смерда. И когда князь или его бояре объезжали с полюдьем погосты, они брали дань не только хлебом, но и холстами...

По первому снегу холсты раскатывали дорожками, обливали водой, выбивали вальками, вымораживали, отбеливали.

В Предславине за работой ткачих наблюдал старый дворский [92] . Он захаживал в избу, и тогда холопки замолкали, ещё ниже склонялись над кроснами. Ястребиным взглядом поводил дворский по спинам мастериц, а самая молодая из них вздрагивала: на прошлой неделе он наказал её за невыполненный урок.

Удалялся дворский, но мастерицы уже не пели. Лада знала, что эту молоденькую мастерицу привёз из древлянской земли для князя Олега воевода Никифор, а её жениха отправили на засеку строить и жить...