Сошлись, ждали напряжённо, о чём посадник поведёт речь. А тот кожаную повязку на глазу поправил, сказал так, что услышали все:

— Печенеги силой огромной к Киеву подступили, и просит князь Олег нашей помощи.

Выслушали в тишине и взорвались. Криком изошло вече. И было оно хоть и недолгим, но шумным. Кое-кто из именитых попытались повернуть вече по-своему: мол, не Новгороду печенеги грозят, а Киеву, пусть киевляне и обороняются. Но тут Доброгост наперёд пробрался, всех перекричал.

— Люди Нового города, — сказал кончанский староста, — чьи речи мы слышим? Разве не наша дружина ушла с князем Олегом или князь себе славу добывает? Возьмут печенеги Киев, где наш торговый путь проляжет?

— Истину сказываешь, Доброгост, у нас с Киевом одна судьба!

— Созывай ополчение, князь Юрий, кличь кривичей и чудь! Конно и на ладьях пойдём к Киеву!

— Вестимо, отбросим окаянных!

В тот же вечер Ивашка засобирался в дорогу. Сказал отцу:

— Надобно мне в Киев поспешить, может, успею, пока печенеги город не осадили.

Доброгост возразил:

— Не поспеешь. Теперь жди, когда ополчение соберётся, с ним и отправишься — проку больше.

В тревожном ожидании тянулось время. С утра люд уже был на стенах, смотрели на юг, туда, где в трёх-четырёх конных переходах лежала Дикая степь, страшная своей непредсказуемостью, жестокостью кочевников...

И они пришли. На шестые сутки, когда солнце перевалило за полдень, закричали дозорные:

— Эвон, гляди, объявились!

Лада тоже увидела печенегов. Сначала это была малая точка, но вскорости она увеличилась, расползлась грязным пятном и вот уже заполнила собой всё пространство от Днепра и насколько хватало глаз в сторону древлянского края.

— Вся степь явилась! — загомонили на стенах.

— Вишь какую силищу собрал проклятый Кучумка!

Валом перекатываясь по землям полян, орда подступила к Киеву. Зажав в руке лук, Лада смотрела, как близилась конная лава, а за ней, поднимая тучи пыли, двигались кибитки и стада.

— Держись, народ киевский! — раздался голос воеводы Никифора.

Затрубили трубы тревогу, и, впустив последних воинов, закрылись все городские ворота. Встали ратники на стенах, зажглись костры под чанами, и вскоре забулькала смола, закипела вода.

Подбадривая ратников, по стене проходил Олег. Князь был спокоен.

— Нам, русичам, убояться печенегов? — говорил Олег. — Аль не бивали мы их?

А накануне он сказал боярам и старейшинам:

— Печенеги попробуют взять город приступом, но мы отобьёмся. Мы выстоим, даже если Кучум попытается сломить нас измором. Киев должен продержаться, пока не явится подмога, и тогда мы выйдем за стены и сразимся с печенегами...

Орда накатывалась на город медленно, чудищем устрашающим. Передовые отряды подтягивались, останавливались у южных и северных ворот, скапливались у центральных. Вот отделилось несколько всадников, заулюлюкали, засвистели, помчались к стенам, остановились чуть дальше полёта стрелы, загорячили коней. Один из печенегов, подбоченившись, закричал по-русски:

— Конязь Олег, выходи, хан великой орды Кучум подарит тебе жизнь! Не выйдешь, на аркане потянем, и будет конязь урусов собирать помёт для наших костров!

Печенеги захохотали, а со стены пустили стрелы, но ни одна не достигла цели. Печенеги погрозили плётками. Урхо, стоявший рядом с Ладой, сказал:

— Стреляй, княгиня, я свой лук знаю.

Подняла Лада лук, натянула тетиву. Стрела сорвалась, понесла смерть. Печенег, кричавший обидное, закачался, завалился набок. Товарищи поддержали его и, повернув коней, убрались от стен.

Конь вынес Кучума к обрыву и застыл. Внизу широкой лентой будто уснул Днепр, не видно его течения.

А на той стороне зеленели редкие сосновые леса. Поодаль от хана остановилась стража. В руках рослого печенега бунчук, на разукрашенном древке конский хвост.

Свирепа ханская стража, немногословна. Кучум не терпит многословных. Если у печенега язык не знает меры, он должен родиться женщиной.

Хан недвижим и гордо сидит на коне. Его мысли подобны парящему в небе орлу. Взмах крыльев — и новая мысль. Кучум зол, и мысли у него злые. Великой силой осадил он Кий-город, но князь Олег не открыл ворота, а русов не испугало многочисленное воинство. Больше месяца прошло, как стала орда у Кий-города, не один раз лезли печенеги на приступ, взбирались по приставным лестницам, оказывались на вершине стен, и каждый раз, когда Кучум уже думал, что наконец-то Кий-город будет взят, русы отбивались. Печенегов сбрасывали со стен, били мечами и кололи пиками, рубили топорами и убивали шестопёрами, обваривали смолой и кипятком, а отразив, кричали обидное:

— Эй, погань косоглазая, приходи, ещё угостим!

Калёные печенежские стрелы с пучками горящей просмолённой травы роем летели на город, зажигали пожары, но русы тушили их. Печенеги выжгли Подол и погосты вокруг Кия-города. Сгорело Предславино, но русы не сдавались. Отряды печенегов ходили к древлянам, достали дреговичей, но земля была пустынна, и в погостах никто не жил. Пустыми оказались и городки. Дозоры выведали — русы собираются у Смоленска-городка. Кучум посмеялся: они сбиваются в кучу, как стадо баранов.