Другой не был ему заменой, хотя они вместе прошли много путей. Другой был добр, вел их хорошими дорогами, заботился о них. Но не было в нем того ярого пламени, что полыхало в Робине Локсли. И он не удивился, когда Мэриан, отбросив сомнения, ушла в монастырь. Лишь Локсли был достоин того, чтобы ради него умереть или жить.

А однажды, остановив на лесной тропе богатый кортеж, он встретился взглядом с испуганными глазами, синими, как полевые цветы. Что-то изменили в нем эти глаза. Как раньше это сделали другие, зеленые, освободившие его от темной, жестокой власти колдовства. Эти глаза врачевали зияющую рану в сердце. Он не мог отвести взгляда. Видимо, поняв его состояние, новый вожак отпустил леди и ее слуг. И кивнул, улыбаясь, когда он сделал движение вслед уезжающему кортежу…

— …но прежде ты лишишься того органа, которым обесчестил мою сестру.

Он смотрит в ледяные глаза, поражаясь тому, какие разные они у брата и сестры. В этих глазах ненависть, в тех глазах — любовь. Далекий стон, вкус крови во рту. А потом вдруг грохот, калейдоскоп мечущихся тел. Он повисает, ласковые ладони скользят по его лицу, соленые от слез губы льнут к его окровавленному рту.

— Назир, милый мой, любимый… потерпи, все будет хорошо…

Кто-то ворочает тяжелый рычаг, опуская перекладину дыбы, кто-то размыкает цепи. Боль жжет вывернутые суставы. Но он смотрит в теплые, живые синие глаза, полные слез.

— Лилиан…

Она с плачем снова прижимается к его губам, словно пытается вдохнуть в него силы, жизнь. А он не может поверить, глядя через ее плечо на высокую тонкую фигуру с взметнувшимися черным крылом волосами.

— Салям, Робин, — едва слышно шепчет он и улыбается.

— Джек, проснись, Джек.

Он открыл глаза. Лилиан… нет, Лилиан была во сне. А это другое лицо, и в то же время черты девушки из сна так ярко, отчетливо проскальзывают в ее внешности. Лана!

— Лана, — пробормотал он, гладя ее по светлой голове. — Что-то случилось, девочка?

Она кивнула, присела на край постели, перебирая его волосы.

— Тут есть вода? — пробормотал он, пытаясь подняться. — Мне надо помыться, я грязный как свинья.

— Душ есть, — кивнула она, — пойдем, я покажу.

Ему пришлось слегка опереться на узкие плечи. Было странное чувство от этого прикосновения, словно он вернулся в прошлое из сна и точно так же ковылял с помощью возлюбленной, едва передвигая ноги.

— Птаха говорит, через час общий сбор, — вздохнула Лана, помогая ему стащить рубашку и штаны. — Нужно решить, что вы будете делать. Потому что… в общем, все довольно сложно. Но давай сначала я помогу тебе помыться.

— Ты не обязана это делать, — улыбнулся он, когда ее руки потянулись к резинке его плавок.

Она приподнялась на носки, коснувшись губами его губ.

— Мне это будет только в радость, Джек.

Теплые струи воды размочили заскорузлую корку грязи на волосах, потекли по коже. Лана намылила губку, осторожно провела ею по избитому, покрытому синяками телу. Губы ее гневно скривились, когда она увидела, что с ним сделали. Но ее мягкие ладони приносили облегчение вместо боли. Назир послушно поворачивался, позволяя ей омывать его. Вместе с грязью смывались напряжение и слабость. В какой-то миг их лица оказались друг против друга. И как бы ни был он измучен и избит, все же присутствие прекрасной нагой женщины оказалось сильнее. Вода лилась сверху, смывая вкус поцелуев и запахи, пахло только цветочным мылом. Поцелуи были почти невинны. Зато все остальное — далеко от целомудрия. Через несколько минут Назир приподнял Лану, поддерживая под бедра, прижал своим телом к стенке душевой. Она тихо ахнула, когда он одним сильным движением протолкнулся в нее до конца.

— Джек… ах, Джек!

И снова то забытое ощущение из сна. Гибкое женское тело, трепещущее в его объятиях, стоны на границе чувств. Горячая теснота и мягкость внутри.

— Расскажи мне о своей родине, Назир…

— Назир… — прошептал он, толкнувшись в этой жаркой тесноте. — Меня зовут… по-настоящему… Назир…

Она прижала его голову к своей груди тем же далеким, забытым движением, которым делала это во сне.

— Назир… — снова стон. Снова ее губы на его губах. Он чуть прикусил их, продолжая двигаться редкими глубокими ударами, чувствуя, как стройные ноги оплетают его бедра, острые ногти царапают его спину.

— Назир… ах… Назир!

Она задрожала, откинувшись, тихо взвизгивая, постанывая, а его член оказался в сладостно пульсирующей ловушке, выдаивающей его до капли. Ноги подломились, Назир тяжело сполз на дно кабинки, прижимая к себе Лану и подставляя разгоряченное лицо водяным струям.

Прошло еще около четверти часа, прежде чем они смогли встать и привести себя в порядок.

— Знаешь, я видела тебя сегодня во сне, — сказала Лана, обняв его и спрятав лицо на груди. — Это было так странно. Мы были в старинном замке. И там тебя тоже звали… Назир…

Роберт Гисфорд

— Ты совсем не спал?

Он улыбнулся. Маленькая палестинская девушка походила на рассерженного котенка. На всякий случай заглянув под одеяло и убедившись, что все еще одета, она откинула одеяло и села на постели.

— Я немного поспал, — сказал Роберт, любуясь ее сонным лицом. — Я могу выспаться за несколько часов.

Она сползла с койки, присела рядом с ним. Роб с улыбкой коснулся ее спутанных кудряшек.

— Знаешь, мне снятся странные сны, — сказала Басина, глядя на него своими золотисто-карими глазами. — Мне снилось много раз, что я спасаю молодого рыцаря, приговоренного к смерти. Но сегодня впервые я увидела его лицо. И это было твое лицо, Роберт!