Нора вздохнула.

— Я тоже хочу быть красивой.

— Сейчас у тебя переходный возраст, — утешил я ее. — Какой ты будешь, предсказать невозможно.

— Мама у меня была красавицей, это вам все подтвердят, да и Том очень симпатичный. Мне бы немного пополнеть… — Нора принялась разглядывать себя в маленьком венецианском зеркале, висящем в простенке.

— Да и нос меня раздражает, — сказала она и принялась яростно его тереть, как бы пытаясь свести на нет.

— Многим курносые нравятся, — сказал я.

— Что, в самом деле?

— А ты вспомни Теннисона. Что он там писал о таком носике: «А край его вздымается вверх, как розы лепесток».

— Очень мило с его стороны! А вы уверены, что он имел в виду нос, как у меня? — Она потерла его, но на этот раз не столь яростно; затем опять посмотрела, на фотографию Барбары. — Кто она?

— Урожденная мисс Хэзлак, — ответил я. — А летом она вышла замуж и стала графиней Гескар.

— Ах да, теперь припоминаю, вы нам о ней рассказывали. Вы росли вместе. Но что проку в том, что вы в нее влюблены? Ведь она замужем.

— Это делает мою жизнь еще прекрасней.

— Ага, понимаю. Вы хотите обладать тем, чем обладать нельзя.

— Я не хочу обладать ею.

— Но вы же сказали, что любили ее.

— Я и сейчас люблю.

Она вернула мне фотографию, и я спрятал ее в карман.

— Такой любви я не понимаю, — сказала она. — Если я кого-то полюблю, то мне будет нужно, чтобы он был со мной.

— Она всегда со мной, — ответил я. — В мыслях.

Она посмотрела на меня ясными серыми глазами. Я почувствовал, что моргаю. Казалось, что-то ускользает от меня — что-то такое, расставаться с чем не хотелось. Однажды я уже испытал такое чувство: мне снился волшебный сон, я открыл глаза, увидел свою комнату, распахнутое окно и яркое солнце на голубом небе. Я очень жалел, что проснулся.

— Это не любовь, — сказала Нора. — Это одна видимость. Я вот так же хаживала на балы, — засмеялась она, — перед зеркалом. Помните, вы как-то подловили меня?

— А разве воображаемый бал не лучше действительного? — возразил я. — Вас признают первой красавицей; вы божественно танцуете каждый танец, вы ужинаете в «Лионе». А на самом деле? Вы наступаете на ноги партнеру, толкаете другие пары, да и на вас все налетают; на половину танцев вас не пригласили, на следующий день болит голова. Ведь в мечтах бал куда как более великолепен!

— Нет, — ответила она без малейшего колебания. — Ведь в конце концов тебя пригласят, а один настоящий танец стоит всех воображаемых. Да знаю я, что вы имеете в виду. Все вы говорите о лицах, которые вам снятся, — они куда прекрасней тех, что мы видим наяву; вы несете всякий вздор о каких-то волшебных песнях, которых никто никогда не пел, об изумительных картинах, которые никогда не были написаны и все такое прочее. Я не верю ни единому вашему слову. Все это бредни!

— Ну, уж это слишком!

— Да вы же понимаете, что я хочу сказать. Если не бредни, то что же?

— Поэтическая фантазия.

— Нет, неверно. Фантазия — это вымысел, в который сам не веришь. А то, что вы несете, — именно бредни. Если я полюблю кого-нибудь, то это будет живой человек.

Я начинал сердиться.

— И я знаю, что это будет за тип. Какой-нибудь недотепа, конторский служащий…

— Каким бы он ни оказался, — перебила она, — это будет живой человек, из плоти и крови; я буду ему нужна, и он мне будет нужен. Мечты, сны — все это чушь. Я не люблю спать. — Она хлопнула в ладоши. — Вот так-то! — Затем, помолчав, она с интересом посмотрела на меня. — Я все пыталась понять, что же с вами такое? А теперь мне ясно: вы все еще спите, вы так и не просыпались.

Образность ее речей позабавила меня, но где-то на задворках сознания зародилась тревожная мысль — а ну как это правда? Из глубин памяти выплыл вечер, мост Баркинг. Тогда мне показалось, что маленький мальчик Пол убежал от меня, оставил одного, и я растерянно начал искать другое «я». Не уходит ли сейчас от меня мое отрочество? Я ощутил смутный страх. Я понял, что буду цепляться за него из последних сил. Отроческие переживания, мысли, мечты были для меня слишком дороги, терять их не хотелось. Каким я буду в новой ипостаси? Хладнокровным, расчетливым? Я содрогнулся от ужаса.

— По-моему, когда вы проснетесь, то окажетесь очень славным.

Но пока я оставался все тем же Полом.

— Скорее всего, я никогда не проснусь, — сказал я — Мне не хочется просыпаться.

— Но нельзя же всю жизнь видеть только сны, — засмеялась она. — Вот проснетесь и влюбитесь в какую-нибудь живую девушку. — Она подошла ко мне, взяла за лацканы сюртука и хорошенько потрясла. — Надеюсь, она не будет вас обижать. Я за вас боюсь.

— Только не надо думать, что я беспомощный идиот! — Я все еще сердился на нее, непонятно за что.