— Если оказаться в комнате в тот момент, когда она разучивает свои гаммы, обман живо рассеется! — заметил редактор «Хорошего настроения», некий Питер Хоуп. Слова его прозвучали с горечью.

— Вы же не вечно здесь торчите, — сказал Клодд. — А она часами бывает дома одна. Чем ей еще заняться? Кроме того, вы скоро к этому привыкнете.

— Насколько я могу заметить, вы привыкнуть и не пытаетесь! — рявкнул Питер Хоуп. — Стоит ей сесть за пианино, как вас уж и след простыл!

— Один мой приятель, — продолжал Уильям Клодд. — семь лет проработал в конторе, располагавшейся над лавкой, торговавшей пианино, и когда лавка закрылась, у него чуть не погорело все его предприятие: он так к ней привык, что без этих звуков просто не мог работать.

— Почему бы ему не перейти сюда? — осведомился Питер Хоуп. — Второй этаж над нами не занят.

— Невозможно, — пояснил Уильям Клодд. — Он скончался.

— Вполне объяснимо, — заметил Питер Хоуп.

— В эту лавочку заходили те, кто хотел поупражняться в игре на пианино за шесть пенсов в час, и приятелю это очень нравилось, он утверждал, что это создает радостный фон для его мыслительной работы. К чему только не привыкает человек!

— Но для чего все это! — воскликнул Питер Хоуп

— Для чего! — с презрением повторил Уильям Клодд. — Всякая девушка должна уметь играть на фортепьяно. Разве это не приятно, если любимый человек попросит ее сыграть для него что-нибудь и…

— Надеюсь, вы не собираетесь открывать брачное агентство? — презрительно бросил Питер Хоуп. — Вам бы только все про любовь, женитьбу, больше ни о чем и думать не желаете!

— Когда у вас на глазах подрастает молодая девица…

— Только не у вас, а у меня! — перебил его Питер. — Вот что я все время и пытаюсь вам втолковать. Это у меня на глазах она подрастает! И, говоря между нами, я бы просил вас в эти дела не вмешиваться.

— Как воспитатель юной девицы вы никуда не годитесь.

— Я пестую ее вот уже семь лет и обхожусь без вашей помощи! Она моя приемная дочь, а не ваша! Был бы весьма признателен, если бы ко мне не приставали со всякими советами.

— И все же хотел бы заметить…

— Благодарю вас, — саркастически произнес Питер Хоуп. — Вы крайне любезны. Возможно, если у вас окажется время, вы письменно составите мне характеристику.

— …что все до поры до времени, — невозмутимо докончил свою фразу Клодд. — Ведь восемнадцатилетней девушке требуется нечто большее, чем знание математики и классической литературы. Вам этого не понять!

— Я все прекрасно понимаю! — провозгласил Питер Хоуп. — Вам-то откуда знать, что им требуется? У вас нет детей!

— Вы, конечно, постарались на славу! — произнес Уильям Клодд покровительственным тоном, чрезвычайно раздражавшим Питера. — Только откуда вам, мечтателю, знать, что такое жизнь! Приближается пора, когда девушка должна подумать о замужестве.

— Пока еще у нее не возникает необходимости думать о замужестве, не те годы, — отрезал Питер. — Но даже если возникнет, какое отношение может ко всему этому иметь бренчание на пианино?

— Посфольте, посфольте! — встрепенулся доктор Смит, до сих пор выступавший в роли молчаливого слушателя. — Мне кашется, наш молотой трук Клотт праф! Фи так и не сумели примириться с мыслью, што она не мальшик! Фи фоспитыфали ее как мальшика!

— Стригли ей волосы! — вставил Клодд.

— Я — не стриг! — воскликнул Питер.

— Ну, водили ее к парикмахеру, что одно и то же. В свои восемнадцать она лучше разбирается в истории древних греков и римлян, чем в нарядах!

— Што есть юная дефиса? — вопрошающе произнес доктор. — Это сфеток, украшающий сат шисни, шурчаший ручей, пекуший втоль пыльной тороки, веселый оконек…

— Давайте что-нибудь одно! — прервал его Питер, являясь ярым приверженцем чистоты стиля. — Попрошу не злоупотреблять сравнениями!

— Да прислушайтесь же к голосу разума! — воскликнул Уильям Клодд. — Мы хотим… мы все хотим… чтобы наша девушка во всем была лучше всех.

— Я хочу, чтобы она… — произнес Питер Хоуп, роясь в бумагах, загромождавших его письменный стол. Нет, здесь, разумеется не было! Питер выдвинул один ящик, другой. — Мне бы хотелось, — сказал Питер Хоуп, — мне бы иногда хотелось, чтобы она не была столь изобретательна.

Старый доктор проглядывал стопки пыльных бумаг в углу. Клодд обнаружил искомое на каминной полке под полой ножкой медного подсвечника и вручил Питеру.

Был у Питера один грешок — нюхать табак в весьма ощутимых количествах, что, как он сам считал, было губительно для его здоровья. Обычно снисходительная к большинству мужских слабостей, Томми тщательно противилась именно данному пороку.

— Ты роняешь табак на сорочку и на сюртук, — приводила свои доводы Томми. — Я хочу, чтобы ты всегда опрятно выглядел. Ко всему прочему, это нехорошая привычка. Я так хочу, папочка, чтобы ты распростился с ней!