— Ну, ну, — подбодрил Павленко Коваль, когда тот на миг умолк.

— И тут моя мысль соотнеслась с проблемой трущихся пар, над которой давно бьются машиностроители.

Павленко увлекся и уже не останавливался. Глаза его вспыхивали, щеки покрыл румянец. Это уже был не тот человек, который раньше сидел перед Ковалем.

— Я вскрикнул: «Эврика!» И сказал Антону, что у меня появилась интересная мысль. Вы, конечно, не знакомы с этой проблемой…

— Немного знаком. Течь в сальнике, — ответил полковник, чем снова удивил Павленко. — Но вы в это время работали над другой темой, плановой. Так ведь?

— Да, над другой… Но вопрос идеальной шлифовки трущихся поверхностей меня давно занимал.

— А Журавель ею интересовался ранее, этой шлифовкой? До вашего возгласа «эврика»?

— По-моему, нет. Но он сразу все понял — он человек был талантливый и, самое главное, очень хваткий, оборотистый.

— И тут же предложил вам разработать это изобретение?

— Да нет. Во-первых, это еще не было изобретением. Только мысль, идея. Сначала Антон и не проявил к ней интерес.

— А вы?

— Да и я. Ну, поговорили, удивляясь, что все так просто, и занялись своей плановой темой.

— И больше не возвращались к этому?

— Нет. Я же говорю, у нас были другие проблемы.

— Значит, и вас свое открытие не увлекло?

— В то время — нет. Видя, что Антон не зажегся, я тоже остыл. Поймите меня правильно. Когда мысли заняты одним, все другое отодвигаешь в дальний уголок памяти. Пока не освободишься.

— Когда это было?

— Давно. Еще весной… Потом я закрутился. Даже забыл о шлифовке.

— Не придали значения своей находке?

— Возможно. Идей много. Да все не ухватишь.

— А Журавель ухватил.

— Главное, что молча, втихаря разрабатывал. Поймите меня правильно. Мог бы и сказать, посоветоваться… Я что, я ничего… Работай… Только по-честному…

— Вы обиделись на него, когда узнали, что он сам разрабатывает?

— Было. — Павленко словно забыл, что не собирался откровенничать на допросе.

Коваль уже включил записывающее устройство и стал задавать вопросы быстро, требуя такого же быстрого ответа.

— Заявку Журавель подал только от своего имени?

— Да.

— Значит, теперь вы к изобретению имеете только косвенное отношение?

Павленко чуть приподнял брови.

— Как сказать… Вы, наверное, думаете, что гений, то есть Антон, позаимствовал малость у посредственности и потом самостоятельно сделал открытие. А я за это обозлился на него?

— Но нигде ведь не записано, что идея принадлежала вам?

— Почему? Записано. Как-то мы вернулись к этой идее и собирались вдвоем разработать ее, даже заявку совместную написали. Это уже была не просто голая мысль, а кое-что решенное. Но потом я, говорю, закрутился, да и он занялся другим, а я понимал, что без него не пробьюсь… А он тем временем, как оказалось, ухватился за идею серьезно, но решил действовать без меня…

— У вас есть эта совместная заявка? Вы куда-нибудь подавали ее?

— Теперь вижу, что — никуда, хотя Антон намеревался и забрал первый экземпляр. Но копия у меня есть.

— Будете претендовать на то, чтобы довести дело до конца?

Павленко задумался и провел по голове ладонью.

— Даже не знаю. Теперь я не претендую. Поймите меня правильно. Будем доводить всей лабораторией. Я еще не знаю точно, насколько Антону удалось продвинуться в Госкомизобретений как автору, еще нужно макетный экземпляр сделать, потом найти завод…

— О чем вы беседовали в тот вечер с Журавлем?

— Обо всем и ни о чем.

— Кто, кроме вас, был в квартире?

— Ну, Нина…

— Какую работу она принесла?..

Вячеслав Адамович замялся.

— Об этом самом новом методе шлифовки?

— Да.

— Вы тогда впервые познакомились с работой Журавля? В тот вечер?

— Частично. Нина еще не все перепечатала.

— Значит, разговор у вас был не только «обо всем и ни о чем», но и об этом изобретении?

— Касались.

— И вы очень рассердились на Антона Ивановича, что отстранил вас от этого дела? Высказывали ему претензии?

— Допустим, товарищ полковник. Но что вы хотите этим сказать, к чему ведете? Меня в чем-то подозреваете? В его враги записали? Поймите меня правильно…

— В котором часу вы ушли от Журавля?

— Не помню. Я на часы не смотрел. Говорю же, пьян был.

— Не очень. Экспертиза показала, что большую часть бутылки выпил погибший.

— Однако я быстро пьянею.

— Вы были очень возбуждены. Медицине известно, что при нервном возбуждении алкоголь не сразу действует. Так что полностью были вменяемы.