Избранное
вернуться

Петровых Мария Сергеевна
Шрифт:

1957

«Как жить, когда владеют мной…»

Как жить, когда владеют мной Три слова: я тебя убила. О, если бы весь шар земной Я обошла, — найдется ль сила Спасти меня, чтоб я забыла Хоть на мгновенье, хоть во сне О том, что кровь твоя на мне.

[1957]

«Не от жестокости, из милосердия…»

Не от жестокости, из милосердия Ты за собой позвал меня в тот час. В тот страшный час твоей, нет, нашей смерти, Соединившей, разлучившей нас.

«Ты не становишься воспоминаньем…»

Ты не становишься воспоминаньем. Как десять лет назад, мы до сих пор Ведем наш сокровенный разговор, Встречаясь, будто на рассвете раннем. Нам хорошо и молодо вдвоем, И мы всегда идем, всегда идем, Вверяясь недосказанным признаньям И этой чуть раскрывшейся листве, Пустому парку, резкой синеве Холодных майских дней и полувзглядам, Что сердцу говорят прямее слов О радости, что мы, как прежде, рядом… Минутами ты замкнут и суров. Жестокой мысли оборвать не хочешь, Но вот опять и шутишь и хохочешь, Самозабвенно радуясь всему — И солнцу, и нехоженой дорожке, И полусказочной лесной сторожке, И тайному смятенью моему… Мне верилось, что это лишь начало, Что это лишь преддверие чудес, Но всякий раз, когда тебя встречала, Я словно сердцу шла наперерез… И я еще живу, еще дышу, Еще брожу одна по темным чащам, И говорю с тобою, и пишу, Прошедшее мешая с настоящим… Минутами ты замкнут и суров. А я была так близко, так далеко С тобой, с твоей душою одинокой И не могла, не находила слов — Заговорить с тобой о самом главном, Без переходов, сразу, напрямик… Мой ангел, на пути моем бесславном Зачем явился ты, зачем возник! Ты был моей любовью многолетней, А я — твоей надеждою последней, И не нашла лишь слова одного, А ты хотел его, ты ждал его, Оно росло во мне, но я молчала, Мне верилось, что это лишь начало. Я шла, не видя и не понимая Предсмертного страданья твоего. Я чувствовала светлый холод мая, И ты со мной, и больше ничего… О как тебя я трепетно касалась! Но счастье длилось до того лишь дня, Пока ты жил, пока не оказалось, О, как тебя я трепетно касалась!

15/VIII 57

«Пылает отсвет красноватый…»

Пылает отсвет красноватый На летней пашне в час заката. До фиолетового цвета Земля засохшая прогрета. Здесь каждый пласт огнем окован — Лиловым, розовым, багровым, И этот крепкий цвет не сразу Становится привычен глазу, Но приглядишься понемногу, На алый пласт поставишь ногу, И с каждым шагом все бесстрашней Идешь малиновою пашней.

22/VIII 57

«Кузнечики… А кто они такие?..»

Кузнечики… А кто они такие? Заглядывал ли ты в их мастерские? Ты, видно, думал — это кузнецы И в кузнях маленьких поодиночке О наковаленки бьют молоточки, А звон от них летит во все концы? Но это заблужденье. Ты не прав. Не кузница в траве, а телеграф, Где точки и тире, тире и точки Бегут вплотную по звенящей строчке И наспех сообщают обо всем, Что в поле и в лесу творилось днем.

Авг. 1957

«В домах московских каждое окно…»

В домах московских каждое окно По вечерам сияет мирным светом. Казалось бы — что говорить об этом? Но видится и слышится одно: Турецкий ветер с моря-океана О стекла бьет и на сердце темно От затемненных окон Еревана.

6. X.57

Сон на рассвете

Какие-то ходы и переходы, И тягостное чувство несвободы, И деревянный низенький помост. Как на погосте, он открыт и прост, Но это — стол, на нем вино и свечи, А за столом — мои отец и мать. Их нет в живых. Я рада этой встрече, Я их прошу меня с собою взять Или побыть со мною хоть недолго, Чтоб Новый год мы встретили втроем. Я что-то им толкую втихомолку, Они молчат. Мы пьем. Нет, мы не пьем. Вино как кровь. Нетронуты бокалы. А у моих родимых небывалый — Такой недвижный и спокойный взгляд. Да полно, на меня ль они глядят? Нет, сквозь меня. О нет, куда-то мимо. А может статься, я для них незрима? И что это? Настал ли Новый год И при свечах втроем его встречаем, Иль только близится его приход, — Так незаметен, так необычаен?.. Отец и мать. И между ними — я. Где ночью ты была, душа моя? И Новый год — был или не был встречен? Что спрашивать, когда ответить нечем! Я помню только свечи и вино, И стол в дверях, и что кругом темно, И что со мной — восставшие из праха. Я их люблю без трепета, без страха, Но мне тревожно. Кто меня зовет?.. О, лишь бы знать — настал ли Новый год?

27 дек. 1957 г.

«Даже в дорогой моей обители…»

Всеобщее

Даже в дорогой моей обители За стеной живут… иные жители. Тише, тише, милые друзья! В нашей не участвуя беседе, Любознательнейшие соседи Слушают, дыханье затая… Хоть бы раз промолвить слово резкое, Хоть бы знать — робею или брезгую? Страшно или мерзко тронуть грязь? Но обходишь эту слякоть липкую С жалкою прощающей улыбкою, Сердцем негодующим крепясь.

«О, глупомудрый, змеиногубый!..»

О, глупомудрый, змеиногубый! В стихах ни строчки прямой и грубой. Ты затаился, ты не сказался, К запретным темам не прикасался. Всю жизнь решалась одна задача, Чтоб неизменной была удача, И неизбежно придет возмездье — Исчезнет слава с тобою вместе.

50-е годы

Размолвка