— Ну уж сердце у тебя должно быть!

— Тем не менее у меня его нет. В моем мире…

— У каждого есть сердце!

— Нет…

Он запнулся: голубые глаза продемонстрировали еще одно неожиданное свойство. Их словно затуманило, в уголках появились и набухли влажные капельки. Впервые в жизни Гхан почувствовал замешательство. А девочка вдруг отшатнулась и убежала.

Он наблюдал за ней, пока она не скрылась за углом амбара, и чуть было не подверг ее телепатическому анализу, но передумал. Ведь первоначально он хотел лишь избавиться от нее, и, раз цель достигнута, не все ли равно, произошло это умышленно или случайно. Важно одно — теперь он может продолжить свою миссию без помех.

Да и не подобает Верховному арбитру проявлять праздное любопытство.

Снег вокруг беседки приобрел синеватый сумеречный оттенок. Температура ощутимо снизилась, напомнив Гхану прохладные летние ночи на Состери IV. Случилось нетипичное: ему на миг захотелось очутиться там и, полулежа во дворике своей приречной виллы, любоваться морозными звездами и баловаться заумными философскими категориями.

Однако ностальгия приличествует Верховному арбитру не более, чем праздное любопытство. Раздраженный собственными промашками, он подавил ее и вновь начал наращивать поле. И, как только фокус приобрел четкость, телепортировался.

Суетный уличный каньон, где он материализовался, внушил ему отвращение, но он же был ветераном, посетившим множество миров, и без труда приспособился. Он отступил в темный проем — вне прямого контакта с людьми и экипажами, заполнявшими дно каньона, — и приготовился к новой телепатической пробе.

По улице шел мужчина средних лет. В его походке, да и в выражении красивого, ухоженного лица ощущалась незаурядная уверенность в себе. В ту секунду, когда он поравнялся с проемом, Гхан проник в его мозг.

Символика — человек карабкается на гору по отвесному склону. Взбирается быстро, босиком, отыскивая опоры для ног и выступы для рук в самых немыслимых точках. Лезет все выше и выше, и крутизна склона не в силах поколебать его. Но вот он позволяет себе передышку, бросает взгляд вниз и видит другого, карабкающегося за ним следом. Душу его наполняет неукротимая ненависть. Он озирается в поисках оружия — камня или хотя бы палки, чтобы метнуть в преследователя. Но нет — склон горы совершенно гладкий, и ничего подходящего не найдешь.

Прежде чем возобновить восхождение, человек смотрит вверх. Гора взвивается в небо. Солнце безучастно отражается на ее гладкой, будто отполированной поверхности. И не видно никаких выступов, обещающих новый отдых, — вертикальный обелиск, перпендикулярная вечность.

И тем не менее человек карабкается вверх. Безумно, отчаянно, безнадежно…

Мимо проема прошаркал старик с увядшим лицом. Гхан сделал очередную попытку.

Теперь он спускался по гнилой лестнице в какую-то вонючую яму. (После одного-двух пробных подключений он достиг полной идентификации с субъектом). Под ногами у него суетились какие-то мохнатые твари, слышался их назойливый до непристойности писк. Спускаться ему ничуть не хотелось; мысль о том, что поджидает внизу, наполняла его несказанным ужасом — и тем не менее он продолжал спускаться, спускаться, спускаться; на смену мохнатой мерзости пришли холодные, скользкие твари, и вдруг одна из ступенек провалилась, он пошатнулся и чуть не упал в омерзительную, адскую пропасть…

Прошла женщина. По сравнению с лестницей, теплая просторная комната казалась покойной и безопасной. Но так продолжалось недолго.

Внезапно одну из розовых стен изувечил извилистый шрам, а когда ноги сами понесли к едва различимой двери, темно-красный ковер на полу разверзся трещиной с рваными краями. Трещину каким-то образом удалось обойти, но — новый взгляд в сторону двери, а дверь исчезла…

Вслед за женщиной мимо бодро прошагал молодой человек. Опять восхождение на гору, только гора куда более пологая. Нижние склоны одеты зеленой травой, верхние — лесом, неспешно поднимающимся к синему безоблачному небу. Спину греет утреннее летнее солнце. А еще за спиной — три женщины, и время от времени он прерывает восхождение, чтобы оглянуться на них. У первой — темные волнистые волосы и длинные стройные ноги, но нет лица. Вторая — не то реальность, не то химера. Чаще всего вторая видится невзрачным силуэтом, но подчас силуэт прорисовывается пышным чувственным телом и едва обозначенным милым личиком. Ну а третья — просто смутная тень…

В беседку Гхан вернулся на рассвете и долго сидел на скамье, посматривая сквозь разрывы решетки на небо. Сначала оно было серым, спустя какое-то время смягчилось и порозовело, а затем незаметно обрело блеклую голубизну. Наконец над зубчатой кромкой холмов показались первые солнечные лучи, полыхнули и потекли по полям.

Он услышал голоса, уловил чьи-то нечеткие мысли. Из-за амбара появились три фигуры, направились к беседке. Он узнал девочку, убежавшую от него накануне. С нею шли взрослые — худая бледная женщина и высокий мужчина с двуствольным ружьем.

— Ну вот видите! — воскликнула девочка, замерев у входа. — Теперь вам, хочешь не хочешь, придется поверить…

Взрослые уставились внутрь — на скамью, стол, передатчик (передатчик представлял собой тессеракт, четырехмерный кубик, невидимый для трехмерных особей точно так же, как для двумерных существ невидим обыкновенный куб) и на самого Гхана.

— Что ты, Алисия! — произнесла женщина. — Тут никого нет!

— Нет, есть! Ты что, мама, ослепла? Ты же смотришь прямо на него! Он прилетел с дальней-предальней звезды, и у него нет сердца, и его иногда почти не слышно — он говорит так тихо, и…