Шрифт:
— Прощай, солнышко, вечное тебе спасибо!
— За что? — удивилось солнце.
— За все, милостивое, хотя бы за то, что все сто лет после каждой ночи наступал для меня рассвет!
— Шло бы тебе впрок! — радушно ответило солнце и зашло.
Гудули отворил ворота и загнал корову в хлев. Корова вошла в стойло. Гудули подумал, бросил на пол веревку, погладил корову по хребту, пучком кукурузных листьев обтер слизь с ноздрей, почесал ей лоб. Корова взглянула на него и приготовилась отдать молоко:
— Сегодня не буду тебя доить, ложись отдыхай. И без того благодарен тебе, кормилица!
— За что? — удивилась корова.
— Хотя бы за то, что каждое утро одним стаканом молока, да наделяла меня!
— Шло бы тебе впрок! — ответила корова и легла.
Гудули обогнул дом и прежде, чем затворить курятник, потянул за гребень петуха Лонгиноза, нахохлившегося на насесте. Лонгиноз заморгал огромными, величиной с пятаки, глазами и заиграл гребнем.
— Завтра кукарекай, когда хочешь. Счастливо тебе оставаться! Большое спасибо!
— За что? — удивился петух Лонгиноз.
— Хотя бы за то, что каждое утро исправно будил меня!
— На здоровье! — молвил Лонгиноз и задремал.
Гудули поставил коптилку на камень. Тщательно срезал глиняную пробку с чури [14] , аккуратно сгреб в сторону комья земли и отставил тяпку. Встал на коленки и осторожно приподнял деревянную крышку. Мощно втянул воздух тридцатипудового чури, и крепкий дух шипящего цоликаури [15] обдал лицо. Гудули вдохнул дурманящий воздух и заглянул в темный зев. Соблазняюще подмигнул снизу чури. Гудули взял черпак и трясущейся рукой зачерпнул вино.
14
Чури — огромный, зарытый в землю кувшин для хранения вина.
15
Цоликаури — сорт вина.
— Будьте благословенны твое вино, твое лоно, твоя крышка и твоя животворящая лоза! Спасибо тебе, большое спасибо! — крикнул в чури Гудули и поднес к губам черпак.
— За что? — из-под земли отозвался удивленный чури.
— За то, что сто лет с честью бывал при всех застольях и лечил все горести!
— На здоровье! — пожелал чури и глубоко вздохнул.
За низким столом сидит Гудули, дрожит в руке кружка с вином, свет коптилки, висящей на столбе веранды, зыбким ореолом кружится над головой. Из потухших глаз катятся слезы и, слившись под подбородком, капают на серую, испеченную в золе лепешку, на небольшой — с одного надоя — комок сыра. Плачет Гудули Бережиани.
Всю свою усадьбу обошел он за час. Осмотрел плуг — износился железный пахарь. Поднял топор — до обуха сточился тот. Увидел серп — наполовину утончилось лезвие. Потрогал лопату — словно обмылок, истерлась она. Лежащий на столе нож попался на глаза Гудули — тоньше и прозрачней бумажной полоски стал он. Горе тебе, Гудули, железо и то износилось, а что должно статься с человеком?!
Благодатью этого вина клянется Гудули, что не жаль ему жизни, жаль только времени, которое растрачивает в мыслях о смерти. Никакой хвори нет у него. Просто износился, вот и вся недолга. Износился, как тот плуг, сточился до обуха, как тот старый топор, истончился, как лезвие серпа, стерся, как лопата, стал прозрачным и хрупким, как лезвие ножа.
С небом и землей, с многоцветьем и светом, с деревьями и травой, с собакой и свиньей — со всеми простился сегодня Гудули. Дольше всех прощался он со своей ровесницей грушей.
— Прощай, старина! — говорил Гудули, гладя корявый ствол. — Ты самое совершенное на земле, и нет совершенней тебя, дерево! Корень твой достигает сердцевины земли, небо покоится на твоих плечах, тысячу раз подрезали тебя, и тысячу раз ты пускало новые ветви. Трем нашим поколениям давало ты тень, и кто знает, сколько еще насладятся ею?! Сколько лет плодоносишь ты, и червь еще не тронул твоей древесины. На целых полсела ты одна — дом и храм для пернатых и певчих. Ты сердце и легкие моего двора, спасибо тебе, огромное спасибо!
Дерево не спросило, за что, оно знало себе цену, отозвалось просто:
— На здоровье! — и смежило ветви.
«Слава тебе, природа! — думал Гудули. — Какое счастье, что все остается на земле, а не погибает вместе с человеком!»
Сейчас он благословил свое сердце, десницу, глаза, уши и разум.
— Спасибо вам, большое спасибо!
— За что? — спросило за всех удивленное сердце.
— Как это за что? — поразился Гудули. — Сто лет не гасли мои глаза, не слабел слух, не отнимались руки, не терялся разум, ты само ни на миг не изменяло мне, разве это не стоит благодарности?!
— Шло бы тебе на пользу! — отозвалось безмерно усталое сердце и приготовилось к отдыху.
Сейчас встанет Гудули и простится с мальчиком и его матерью. Но что это? Гудули забыл имя ребенка. Господи, помоги вспомнить, напомни, как зовут мать этого малыша. Господи, не взыщи с Гудули Бережиани, дай вспомнить их имена!
Но бог был неумолим.
Тогда поднялся Гудули из-за стола, расстегнул на груди рубаху, подошел к перилам веранды и закричал:
— Соседка!
— Да, батоно Гудули!