Каннегисер шел молча, казалось, не слышал, что ему говорят. И все убыстрял и убыстрял шаги, так что коротконогий спутник его, чтобы не отстать, вынужден был трусить рядом, подпрыгивая, хватая Леонида за рукав.

– Извини, – молвил Каннегисер, неожиданно останавливаясь и отрывая руку Бабеля от своего рукава. – Я спешу. – Пошагал дальше и скоро исчез за поворотом.

Бабель некоторое время смотрел недоуменно вслед быстро удаляющейся фигуре, пожал плечами: эти Каннегисеры… они всегда были снобами. Кому-кому, а им революция поперек горла. Ну и черт с ними!

– Эй, хаждани-иин! – окликнул Бабеля мужской голос с тем неистребимым малороссийским, местечковым акцентом, по которому говорящего тотчас же можно выделить изо всех, изъясняющихся на русском языке.

Бабель обернулся.

На противоположной стороне улицы стояли два солдата в фуражках без кокард, в обмотках, в сильно поношенном обмундировании. На плечах винтовки. А чуть впереди них человек в кожаных куртке, фуражке и штанах, с желтой кобурой с торчащей из нее рукояткой револьвера. Большой красный бант на груди и красная же повязка на рукаве особенно бросались в глаза. Как и высокие ботинки на шнуровке. Такие носят в Англии, в Петрограде их не купишь ни за какие деньги. Зато можно купить в Одессе. Человек этот как будто специально вырядился таким образом, чтобы резко выделяться из толпы петроградцев, из кого бы она ни состояла.

– Вы до мене? – спросил Бабель, тыча себя в грудь.

– До вас, до вас! – подтвердил кожаный человек. – Подходьте уже до нас. П’ховехка документов.

Бабель пересек улицу, подошел, на ходу вытаскивая бумагу, удостоверяющую в том, что гражданин Бабель И. Э. является штатным сотрудником «Красной газеты».

Кожаный человек мельком глянул на бумагу и произнес, как отрезал:

– Это не имеет быть за настоящий документ. Такой документ я уже моху написать сам. Я не вижу здесь, чем хазличать в нем за ваше социальное лицо.

– При чем тут мое лицо? – возмутился Бабель. – Мое лицо не может о чем говорить. Как, между прочим, и за ваше таки уже тоже…

Черные на выкате глаза кожаного человека вспыхнули черным – почти потусторонним – светом.

– Вы имеете нахушать хеволюцьённый похядок! – выдавил он сквозь зубы. – Мы не имеем пхава возможности техпеть пхотив такой нахушений.

– Да что я такое нарушил? – воскликнул Бабель. – Я уже ничего таки не нарушал!

– Кокнуть его – и дело с концом, – посоветовал солдат с рыжеватой бородой. – И добавил: – Ишь, вырядился, чертова кукла буржуйская.

– Да какой же я уже буржуй! – возмутился Бабель. – Я всей душой за революцию, интернационал и свободу для пролетариата. Меня знает сам товарищ Урицкий! Моисей Соломоныч!

– Говорить можно все, что в голову взбредет, – упорствовал солдат. – А ученого человека за версту видать. Как ту ворону. Контра! – Заключил он и решительно потянул с плеча потертую до белизны винтовку.

Другой солдат, помоложе, без бороды, но неделю не бритый, тоже взялся за ремень своей винтовки.

– Вот! – воскликнул Бабель после секундного замешательства, вынимая из внутреннего кармана другую бумагу. – Вот вам, глядите уже, мой мандат! Глядите, глядите!

Кожаный человек развернул, побежал глазами по строчкам. Оба солдата заглядывали ему через плечо, шевелили губами. Тот, что помоложе, бормотал:

– Сек-рет-ный со-труд-ник чрезвы… чрезвы-чай-ной ко-мис-сии по бо-рьбе с… по борьбе с контр… контр-ре-во-лю-ци-ей…

– Ну, это ж совсем имеет дхухое дело! – восторженно воскликнул кожаный человек, возвращая Бабелю мандат. – Извини, товахищ Бабель, не ухадали. Хлядим – ты идешь, хядом с тобой какой-то тип. Очень подозхительно на охфицеха. – Спросил почти весело: – Откуда будешь?

– Из Одессы.

– А я из Хомеля. Давно?

– С марта прошлого года.

– А я с февхаля. – И, протягивая руку: – Шекльман, Хаим. Хад познакомиться.

– Взаимно.

– Ну вот, родственники встретимшись, – усмехнулся рыжебородый. – Свой свояка не признамши издаляка.

Солдаты, отойдя в сторонку, принялись скручивать цигарки.

Бабель выговаривал Шекльману:

– Мне разрешили предъявлять уже этот мандат на самый исключительный случай. А ты солдатам… Мало ли что…

– Извини, Исак. – И пояснил: – Пехвый хаз имею выходить на патхуль. Не хазобхался еще.

– Ладно, замнем для ясности, как говорят у нас в Одессе.

– В Хомеле у нас тако же ховохят.

– Э-эй! – закричал рыжебородый кому-то. – Гляди-тко! Гляди! Что делаитси-то-ооо…

Бабель и Шекльман оглянулись: на противоположной стороне улицы, чуть наискосок, лежал на тротуаре человек, а два других бежали по улице и тут же скрылись в подворотне.

Шекльман сорвался с места и, неуклюже перебирая непривычными к бегу ногами, поспешил к человеку. Солдаты трусили сзади, держа винтовки в опущенной руке.