– Нет.

– Тогда я не пойду, – буркнула физкультурница.

– Если окажетесь в коридоре, то можете поесть, но втихаря и немного, – снизошла Людмила Ивановна.

– Под столом или в туалете, – дополнила Марина Павловна.

– Внутривенно через капельницу, – тихо вякнула я.

Людмила Ивановна осталась верна теме совещания, не купилась на обсуждение продуктов и возможности поесть, поэтому начала пространно рассказывать об экзамене.

– …В случае, если сдающего вы застали за использованием шпаргалок, вы обязаны сообщить об этому главному организатору и составить протокол о досрочном завершении экзамена. Если ученик завершает экзамен по причине плохого самочувствия досрочно, вы также заполняете протокол по утвержденной форме. При подаче апелляции также составляется протокол.

– Где достать формы этих протоколов? – уточнила историчка, заматываясь плотнее в свою любимую красную шаль.

– Все документы и бланки будут предоставлены в пункте проведения экзамена.

Главная вещала о всевозможных правилах поведения на экзаменах, голос ее расплывался, в моих глазах сгущалась муть, и я потихоньку засыпала. Суть совещания сводилась к тому, что на любой случай процедура ЕГЭ предусматривает составление протокола. Теперь нам перечисляли все эти случаи. Я продолжила упражнения в зевании. Не от безответственности, а от усталости. Неловко признаться, но мне тяжело орать шесть часов подряд на постоянно сменяющихся детей. Возможно, я вообще профнепригодна из-за этого.

Из коридора раздался жуткий вопль.

– Что это? – встрепенулась я. Мой стаж работы здесь был около трех месяцев, поэтому я еще не ко всем странностям привыкла.

– Это Влад поставил Косте подножку, и он впечатался носом в пол, – пояснила сидя на месте Марина Павловна. – Будет много крови.

Через полминуты раздался еще один вопль, от которого по спине пробежало стадо мурашек.

– А это что?

– Пострадавший хочет мстить, – припечатала она.

…Экзамен начинался ровно в десять утра, но прийти нужно за полтора часа до него, чтобы пройти инструктаж и подготовить аудитории. Следуя инструкции, я приехала в совершенно постороннюю школу под номером пять, где мы должны были сидеть с учителями из школы номер двадцать два. А мы – пришельцы из восьмой. Сдающие ученики – из школ номер тридцать один, сорок четыре, одиннадцать и двадцать три. В общем, полный интернационал.

Здание школы номер пять было составным: старой части исполнилось полтора столетия, а новую отстроили всего лет сорок назад. В этой школе я была уже на двух экзаменах, и оба раза главная организатор сажала меня в гордом одиночестве в коридор возле штаба, где на расстоянии метра от двух аудиторий располагались туалеты. Поэтому я тихонько изнывала от скуки, сидя фактически «у параши». Унизительно, но социальный статус педагога отображает.

Штаб располагался на третьем этаже нового здания. Под него отдали два кабинета информатики. В одном заседала сама комиссия, в другом перед экзаменом сидели учителя и оставляли вещи там же. Этот штаб впоследствии запирался и опечатывался.

Половина мест была уже занята. Я приткнулась рядом с подругой и по совместительству коллегой, тоже ведущей английский. Звали ее Еленой Самариной. Мы были совсем непохожи: я невысокая с темными волосами и острым носом, а она посолиднее, повыше, посветлее, а волосы собраны в хвост. Учились мы в свое время в одной группе и попали на одну работу. Сдружились мы на почве того, что у нас было сходное увлечение: криминалистика. Если я всегда мечтала быть врачом и знала о болезнях и ядах все, что надо знать непрофессионалу, то Ленка специализировалась на тонкостях логического характера. В этот месяц мы синхронно увлеклись историей известного отравителя Грэхема Янга и заодно погрузились в мир токсикологии. По задумчивой физиономии подруги я поняла, что размышляет она, скорее всего, о токсическом действии ароматических углеводородов. Мысли о фосфороорганических ядах обычно характеризуются более нахмуренными бровями. Я отвлекла ее своим вопросом:

– Принесла?

– Конечно. Свежий, изготовлен месяц назад. Вот бутылка, – она протянула мне бутылку кваса, которую я просила купить, потому что в тот раз обе бутылки для нас покупала я.

Историчка Дарья Геннадьевна сидела напротив нас, кутаясь в красную шаль. Сегодня у нее был особенно аристократичный вид: темные волосы собраны в высокий пучок на макушке, темные глаза живо изучают мир, накрашенные губы складываются в неизменно вежливую улыбку. В свои примерно сорок лет она выглядела моложе и одновременно с этим строже, чем большинство людей ее возраста. Я всегда задумывалась, из какого века вышла она со своими манерами и внешним видом. Вероятнее всего, она по духу принадлежала к позапрошлому столетию.

– Лидия Владимировна, держите бэйджик, – окликнула меня учительница химии.

– Спасибо.

– А мой где? – бдительно уточнила Ленка.

– Не нахожу что-то… – пробормотала на редкость причесанная химичка, роясь в пакете. – Ладно, держи этот. Сойдет.

Мы в удивлении воззрились на бэйджик, который носить должен был, судя по надписи, наш учитель труда Иван Андреевич.

– Остальные не подходят, – извиняющимся тоном сообщила химичка.

– Как это? Их же там много, хоть один должен быть женский.

– Сегодня сдают математику, а тут вдобавок бэйджики физиков и математиков. Не хочешь быть Иваном Андреевичем, будь Леонидом Павловичем.

– Он участвует сегодня в экзамене, – возразила Ленка. – Вот и он.

Леонид Павлович был очень крепким мужчиной лет тридцати и вел в школе музыку. Раньше он служил в десанте, впоследствии гастролировал с каким-то оркестром, но, женившись, решил вести более оседлый образ жизни, и стал работать у нас. Лучше бы в горячую точку попал, честное слово.