Шрифт:
– У нас гости? – почему-то шепотом спросила Вика.
– Жених, – так же шепотом отвечала Бася.
– Чей жених? – растерялась Вика.
– Твой.
Из столовой доносились два голоса: привычный – Марии Львовны и незнакомый, высокий и несколько манерный – мужской.
– А где папа?
– Сбежал, – фыркнула Бася и отправилась на кухню.
Еле живая от волнения, на негнущихся ногах, Вика вошла в столовую. Мария Львовна, нарядная, улыбающаяся поспешила ей навстречу.
– А вот и дочка! Виктория, знакомься, – представила она дочери молодого человека. – Это Аркадий, сын Егора Яковлевича.
Вика, наконец, решилась поднять взгляд. Лучше бы она этого не делала! Аркадий оказался сутулым, с уже наметившимся брюшком – а ведь ему наверняка еще тридцати не было! – и близко посаженными бегающими глазками. Боже ты мой!
– Очень приятно, – с трудом выдавила из себя Виктория. Кто такой Егор Яковлевич, она и понятия не имела.
– Аналогично, – певуче протянул «жених», оглядывая курнышовские хоромы, картины на стенах, богемское стекло в витринах, россыпь фарфоровых статуэток, а заодно и генеральскую дочку.
– Виктория, ты ведь не устала? Ты сыграешь нам мое любимое капричиозо Сен-Санса? Аркадий без ума от классической музыки, правда, Аркадий?
Аркадий торопливо закивал.
Вика со вздохом потянулась к скрипке. Она играла на ней сегодня много часов подряд и сейчас с куда большим удовольствием села бы за стол, выпила горячего чаю и поела бы душистых Басиных пирогов. Но объяснять все это матери было бесполезно.
– По-моему, очень милый молодой человек! – заявила Мария Львовна, когда Бася закрыла за Аркадием дверь квартиры. – А ты что скажешь?
– М-м-м… – промычала Вика.
– Что? Не слышу. Ты что, хочешь сказать, что он тебе не понравился?
– Нет, что ты, мама! Ты права – очень милый молодой человек.
Через три месяца в купольном зале ресторана «Прага» сыграли скромную свадьбу на пятьдесят человек. Вика была как во сне, ничего не видела и не слышала, с волнением и страхом ожидая того, что произойдет, когда они вернутся домой. До этого их отношения ограничивались совместными прогулками под руку да единственным поцелуем, состоявшимся в день «помолвки», как назвала Мария Львовна тот факт, что они подали заявление в загс. Тогда мокрые губы жениха мазнули Вику по губам, и это ей совсем не понравилось. Она украдкой вытерла рот тыльной стороной ладони и спросила себя – неужели это и есть то самое волшебство, которое воспевают поэты, сладкая печать любви, лепесток алой розы и так далее? Не может быть! Наверное, она просто не распробовала…
Когда черная «Чайка» привезла молодых на улицу Герцена, Аркадий был уже изрядно навеселе. Им открыла Бася, с сочувствием поглядела на Вику, тихонько перекрестила ее и закрыла за ними дверь комнаты Виктории, которая отныне становилась спальней молодоженов. Едва они остались вдвоем, Аркадий принялся ее обнимать:
– Ну, женушка, ну наконец-то мы одни…
Его неловкие пальцы мяли платье и фату, безуспешно пытались расстегнуть крючки. Вика отстранилась:
– Подождите… Подожди, я сама.
– Давай, – с облегчением согласился новоиспеченный супруг. Он быстро скинул пиджак, стянул галстук и начал стаскивать брюки. У него были очень белые ноги, все покрытые рыжеватым пухом. Вику передернуло от отвращения. Она схватила с подушки кружевную ночную рубашку и ретировалась к двери:
– Я пойду в ванную…
В коридоре встретилась Бася (родители оставались еще в ресторане с гостями). Вика упала ей на грудь и разрыдалась:
– Басенька, милая, ну зачем?.. Ну почему…
И домработница гладила ее по волосам и тихо утешала:
– Ничего, моя девочка, ничего… Все будет хорошо. Поверь мне, это далеко не самое страшное…
От матери Вика никогда в жизни не видела такой ласки, не слышала таких слов…
С Басиной помощью она сменила подвенечный наряд на целомудренный шелковый халатик. Вика старалась переодеваться как можно дольше, чтобы отдалить так пугающий ее миг. Но в конце концов больше тянуть уже было нельзя. Замирая от ужаса, Вика вошла в спальню. Аркадий, совершенно голый, лежал поверх одеяла.
– Ну, женушка, ну иди же ко мне, я заждался…
Молодая супруга торопливо погасила свет.
Ту первую ночь Вика до сих пор вспоминала с ужасом. Было стыдно, больно и отвратительно. И если физическая боль со временем стала утихать и где-то недели через две (первое время они занимались этим каждую ночь) совсем прошла, то стыд и отвращение только усиливались. Каждый раз, когда муж приставал к ней с ласками (их у него было только две – поцелуй в губы и собственно половой акт), Вика стискивала зубы и принималась считать про себя до пятисот – дольше ее мучения, к счастью, никогда не продолжались.