— Скажи мне, Вивиан, — упрямствовал он. — Скажи же хоть что-нибудь!

Я поцеловала его, губы его были сухими и горячими, и они тут же раскрылись, будто вбирая влагу, но без жажды, без прежнего натиска и страсти. Я ощутила себя полной томления, и тогда я прильнула к нему всем телом.

Не впервой мне было дрожать в его объятиях, балансировать на границе двух стихий, любить его и принимать любовь, не нуждающуюся в признаниях, которые только притупляли чувства.

— Ни о чём у меня не спрашивай, король, и ни к чему меня ни принуждай, — ответила я, прикрыв глаза. — Ты лучше люби меня, люби так, чтобы я забыла о стыде и не слышала гнева волн за твоей спиной.

Как зачарованная, наблюдала я за приливом крови к его щекам и шее, трепетанием век и пульсацией жилки на виске. Я прикоснулась к ней губами, а затем обхватила Артура за плечи и стала целовать в губы, в нос, в щеки. Я больше не мучила его и не сопротивлялась его напору. Я испытывала радость в своём непротивлении, вверяя тело крепкому и надёжному объятию и совсем-совсем не боролась с ним. Меня постепенно охватывало новое переживание и словно во сне я ощущала, что этот день, мужчина и природа слились в одну необъятность, отдаться которой я так спешила.

Что это была за близость! Она была так насыщена борьбой, опьянением, страстью, гневом и любовью, что показалась мне вечностью. В эти минуты, часы, годы, столетия человек сражался за мою жизнь, за память, за отзывчивость, за пылкость и остервенение. Прежде и сам потерянный и пропащий, он с какой-то исступлённой и необузданной жадностью бился с женщиной за неё саму.

Никогда прежде мне не доводилось так остро чувствовать горячую жизнь и упиваться каждой её каплей.

Что же это была за близость…

========== viii ==========

– 1 -

Сначала я убеждала себя, что это был всего лишь очередной сон, только более легкий, более прозрачный, в который я погрузилась после прежнего удушливого забытья; но сквозь сомкнутые веки я видела яркий, режущий солнечный свет, сверху доносилось деловитое щебетание птиц, шуршание ветра, пробегавшего по ветвям и шелест взбудораженных листьев. Тут на меня пахнуло тяжёлым, удушливым воздухом, и я поняла, что не сплю, что всё это явь.

Мои обостренные чувства уже не допускали обмана, я ощущала мягкость травы под собой и то, каким колючим был плащ, под которым скрывалась моя нагота.

Артур лежал на спине, его тяжёлая голова покоилась у меня на животе. Прежние, искажённые страстью, сведенные судорогой черты были сметены. Теперь у него было совсем другое, почти детское, мальчишеское лицо, светившееся ясностью и чистотой. Светлые пряди мягко падали на разгладившийся лоб, губы, вчера закушенные и стиснутые, почти улыбались, а ровное дыхание лёгкими волнами вздымало грудь.

Я смотрела материнским взглядом на него, на мужчину, вернувшего меня к жизни, и всё страшное и непостижимое вдруг обрело смысл. Меня покинули стыд и все опасения. Я испытывала радость, гордость при мысли, что отдалась ему, доверилась и позволила себя спасти, испытав при этом, возможно, ещё большие муки, чем тогда, когда умирала.

Я принесла себя в жертву и была вознаграждена за это блаженным ощущением чуда и святости. В слитном порыве бросившись в пропасть, мы оба, и я, и Артур, вышли из этого смертельного поединка преображенные, с новыми помыслами, с новыми чувствами.

Мои руки начали блуждать от его висков к макушке, ероша волосы. Артур повернул голову и взглянул на меня. Его глаза больше не выражали горячности и вожделения, ушло из его взгляда благоговение перед моей невинностью. Он получил то, чего желал, он победил. Теперь он смотрел с радостной и вместе с тем почтительной благодарностью.

В сущности, наши глаза, смотревшие друг на друга, не переставая спрашивали: «Можешь ли ты любить меня, мою природу, мои грехи?» и отвечали: «Могу».

Как хорошо было чувствовать себя переполненной счастьем и приятным волнением в этот сияющий августовский день, быть одновременно и усталой, и взбудораженной, не в силах ни спать, ни сосредоточиться на чём-либо серьёзном. Я ощущала приятную ломоту в мышцах и саднящую боль между ног, но даже это принимала с благодарностью как ещё одно подтверждение того, что я пробудилась и ожила.

И, словно отражая это просветление чувств, всё кругом праздновало избавление от злых чар. Озеро, ещё недавно такое грозное и нетерпеливое, теперь было тихим и ясным. Над ним чуть слышно дул ветерок, напоенный тысячами запахов, и мне чудилось, что его песня была предназначена мне одной. Я находилась в том состоянии, когда от избытка чувств всё — и природа, и человек — кажется хорошим и вызывает восторг; когда хочется обнять каждое дерево и гладить его, как гладила я сейчас своего возлюбленного; когда в груди становится слишком тесно и ты жаждешь излить душу, отдать всего себя — только бы с кем-то поделиться, кого-то одарить избытком своего счастья.