Пойми, я не против честных трудяг или не трудяг или не честных, не важно, я вообще не против людей, просто не надо заливать. Имейте силу признать свое место в жизни.

— А можно на примере? — спросил Художник и прищурился, вспоминая что-то.

— На моем или твоем?

— Моем.

— Давай вперед.

— Вот допустим, есть человек, который в России занимается научной деятельностью…

— Допустим или есть?

— Это будет чуточку собирательный образ на тот случай, если ты начнешь шибко критиковать его, ну чтобы мне не было обидно, ты понимаешь?

— Да, конечно, продолжай.

— Итак. Этот человек уже лет десять занимается наукой, а денег у него совсем нет… потому что не платят в Российской науке больших денег. Ну там на патентах можно кое-что заработать… но если тебе особо не свезло, то вряд ли ты будешь иметь много. Короче, среднестатистический ученый у нас получает очень мало. По вашим меркам так вообще центы.

Но получилось так, что он все занимается этим делом и занимается. Ну вот нравится ему заниматься своими катализаторами, к примеру, или еще чем-нибудь, и вот совсем уже зарплата маленькая да и ту задерживают, а он все равно занимается и занимается, будто бы от этого жизни чьи-то зависят, самозабвенно, короче, так занимается.

— Бывают такие, — кивнул головой Ланни и с гримасой боли на лице разогнул сгорбленную спину.

— Не знаю, бывают ли такие у вас в Штатах…

— Да какая разница где, просто говорю, что понятен мне твой случай.

— Ну и что ты мне на это скажешь?

— Сразу замечу, что до конца мы с тобой в этом вряд ли разберемся, скорее, я тут помру на полу около стены со своей больной спиной, ты должен сам для себя решить, как относиться к таким персонажам. Я решил. Может быть резко слишком… но…

— Ты мне лучше сначала ответь прямо на вопрос, а потом еще немножко порассуждаем.

— Ответ тут прост. Синдром Ван Гога.

Художник нахмурил лоб лишь на очень короткое мгновение, меньшее, чем требуется мечущейся в литровой банке мухе для того, чтобы сменить направление.

— Думаю, ты понимаешь, что здесь имеется ввиду не только душевное и психическое состояние описанного тобой человека, но и все психологические выкладки, которые можно вывести из этого случая. Разумеется, доля сходства может быть и не очень велика, но так или иначе, направление общего вектора ясно.

— И что же это дает? Куда бы вы отнесли Ван Гога и подверженных одноименному синдрому людей?

— Я уже говорил, что не смогу дать тебе ответ. Может быть, в скором времени мы разберемся с этим, может быть, это сделаешь ты, ну или кто-то другой, нет принципиальной разницы.

— Ах, как хотел бы я узнать все этим нюансы, — воскликнул Художник и поднялся с закрытого стульчаком унитаза. — Это, если можно так сказать по-английски, мой апогейный искус.

— Что именно, позволь узнать?

— Да все, все это, о чем ты только что говорил. Бесспорно, много истины в твоих словах и еще больше заявок на нее, но… существует и очень большой момент допуска. Конечно, я всегда интуитивно чувствовал Людей и Ботов, но часто мне встречались такие, которых трудно было классифицировать. И до Личностей они не тянут, и к Ботам отнести рука не поднимается…

— С такими труднее всего… они, обычно, честные, добрые… а еще хуже, если веселые и довольные жизнью…, но не эдакие счастливые дурачки, а вполне адекватные по общественным меркам люди.

— Да, с такими действительно не знаешь, что и делать.

— Еще одна загадка, — легонько кивнул головой Ланни.

— И неужели некому дать на нее ответ? Неужели даже Джонни, ваш духовный лидер не может рассказать что-нибудь по этому поводу?

— Эх, парень, парень. Да разве важно, кто тебе что расскажет, важна лишь правда… и вот что я тебе скажу напоследок: разберись в своей голове с серединными людьми, лишь это важно ввиду грядущих событий.

Художник не придал последним словам особого смысла и перед тем как выйти из душевой сказал, упираясь рукой в стенку рядом с дверью:

— Может быть, на фоне этого унитаза мой апогейный искус выглядит не слишком солидно, но поверь мне, Ланни, этот вопрос волнует меня не первый грамм.

Ему снилась Мама. Именно такой, какой он ее помнил, в темно сером брючном костюме, белой блузке с короткостриженными волосами. В Аэропорту Пулково-2. Три с чем-то года назад.

Теперь они были с ней вместе. Будто бы они только что прилетели в Нью Йорк и отправились на свою первую экскурсию по городу. Художник заворожено смотрит по сторонам, разглядывая нечеткие силуэты небоскребов. Но нельзя сказать, что они такие потому, что его воображению и памяти не хватает сил воспроизвести здания без искажений, просто очень ярко светит солнце и когда он задирает голову, чтобы оценить высоту или архитектуру скайскрапера, оно сильно ослепляет его.