Специально ведь Гоэрэ позвал, чтоб оказаться ему должным. И Ингу они при мне — специально, я уверена. Чтоб знала, чего ждать. Готовилась. А я вот теперь лежу, и не могу избавиться от навязчивых мыслей. Вот зовут меня в кабинет. Я вхожу и… что? Как? Молча на стол опрокидывают? Или на колени ставят? Или… всевозможные варианты, один отвратительней другого, все крутятся перед глазами, и никак от них не избавиться. А они как, если вдвоем? По очереди? Или сразу? А если сразу двое, то это как? И ведь не отбиться, вон Гоэрэ сегодня за плечи держал — шелохнуться невозможно. Если бы Анхен… Но Анхен же меня ему не отдал. И даже вроде как обещал, что со мной этого делать не будут. Сказал, что готов прослыть самым невежливым вампиром. Сказал, что просто хочет дать мне возможность закончить универ. И вообще, если бы он хотел взять меня силой — давно бы уже взял, что б ему помешало? Для этого меня не надо делать секретаршей. Так может, действительно, он меня просто защитить хочет? Приглядеть, чтоб не обижали? Может, он меня и в самом деле все еще из той Бездны спасает? Ну, где ему пророчество померещилось. Кто его знает, с его богами и героями. И знакомыми в должности жрицы.

Что мне делать? Поверить и остаться? Это проще. Для этого вообще делать ничего не надо. Просто плыть.

Меня разбудили к ужину. Да, действительно, не ворвались с криком прямо из прихожей: «ну как ты?!!!» Дали выспаться. Даже Варька, придя из своей секции, сидела где-то как мышка и меня не тревожила. Может, гулять ходила. Она, вроде, друзьями во дворе уже обзавелась.

Ну а за ужином, понятно, надо было отвечать.

— Тебя выгнали? — очень тихо спрашивает мама, и по голосу понятно, что она уже смирилась с неизбежным.

— Нет, — хочу ее порадовать, но добавить в голос радости не могу. — Перевели на вечернее.

— Но… Но это же здорово! Лариса, чего ж ты такая мрачная? Я ж думала, уже все… — мама заметно повеселела, и начала бодро обдумывать открывшиеся перспективы. — Да улыбнись, что ты? Ну подумаешь, дневное. И на вечернем люди учатся! Зато ты сможешь работать, с деньгами нам поможешь, сколько ж можно тебя содержать. Надо только подумать, куда тебя пристроить. Сереж, как думаешь, у кого лучше спросить по поводу…

— Меня уже пристроили, — прервала я ее творческий поиск. — Сегодня написала заявление. Первого сентября в девять ноль-ноль обязана быть.

— Где ты обязана быть? — неодобрительно посмотрела на меня мама. — Куда тебя там пристроили?

— Се… — смотрю на Варьку и исправляюсь, — лаборанткой на кафедру.

— Лаборанткой? Лариса, да ты в своем уме? И сколько ты будешь получать в качестве лаборантки?

— Не знаю, — вот уж действительно. О деньгах речь не шла. Речь шла о том, что у меня есть все шансы регулярно получать ремнем по попе. И зубами в вену. И еще кое-чем кое-куда. Нет, он же обещал. Мучительно пытаюсь отогнать от себя навязчивые мысли. Видимо краснею, потому как мама принимает мою мимику за роспись в собственной глупости и некомпетентности.

— Ну вот сама же видишь! Как вообще ты можешь принимать такие решения не посоветовавшись с нами? Не подумав?

Мысленно представляю, как чинно говорю куратору: «спасибо, я подумаю». И слышу в ответ очень популярное объяснение того, когда именно мне следовало думать.

— Ты не поняла, мама, — надо, видимо, уже заканчивать этот балаган и объяснять. Как ни противно. — Я не принимала решения. Его приняли за меня, на Совете. И звучит оно так: я учусь в университете ровно до тех пор, пока работаю на этой работе. В тот день, когда я увольняюсь (или меня увольняют) — я вылетаю.

— Что? Лариса, ты прости, но это бред. Это незаконно, они не имеют права заставлять тебя работать где бы то ни было!

— Нет. Они и не заставляют. Они меня выгнали. У меня три дисциплинарных нарушения, вполне законно. Но если я занимаю эту должность, то они обязаны принять меня обратно. Без экзаменов. И учить. Так что у меня действительно нет выбора.

— Что-то я никогда не слышала, чтоб лаборантку принимали в университет без экзаменов. Скорее наоборот, на эту должность всегда шли те, кто вступительные экзамены завалил, — не унималась мама.

Я не выдержала.

— Папа, да объясни ж ты ей уже!

Отец, как у него это водится, весь ужин молчал и не вмешивался. Но я не сомневалась, что он знает, кого берут в университет без экзаменов. Чей выбор настолько непогрешим, что и тестировать-то избранных недостойно.

— Это он за тебя вступился, верно? — тихо спросил меня папа. Я кивнула с глубоким вздохом. — И что он хочет взамен?

— Я не знаю. Я не знаю, папа. Я так боюсь, — уткнувшись ему в грудь, я, наконец, расплакалась.

— Что «объясни»? — недоумевает мама. — Сережа, что происходит?

— Потом, Лида. Давай все потом.

Дни шли, а мне по-прежнему было тревожно. Иногда я ему верила, ну, в смысле, верила, что все будет хорошо. Ну и — разве ж мне всегда не хотелось видеть его чаще? Теперь буду видеть каждый день. И не надо гадать, когда она, следующая встреча, состоится ли вообще, или он давно забыл о моем существовании. А иногда я вспоминала парковый пруд в Майский День, Новый Год в больнице, отцовский ремень в его руке и Ингу с двумя укусами на шее. И понимала, что не стоило мне соглашаться на его щедрое предложение. Ой, не стоило. Но куратора я больше не встречала, и так и металась — от страха к надежде.