Дверь лифта с протяжным звуком отворилась. Я выхожу и смотрю вокруг. Из-за угла слышно включенный телевизор. Это, должно быть, общая комната. Я медленно иду в этом направлении мимо стоящих больничных коек и подносов для еды. За маленьким столом я вижу Бернда. Он сидит в инвалидной коляске. Он одет в синий спортивный костюм и толстые шерстяные носки. Он безучастно смотрит куда-то вдаль мимо телевизора. Рядом с ним много восьмидесятилетних стариков, наверняка страдающих слабоумием.

Я аккуратно подхожу ближе. «Здравствуй, Бернд!» – говорю я ему. Он медленно поворачивается ко мне, но его глаза по-прежнему непонимающе смотрят на меня. Он открыл рот, и я услышала только слабое бурление внутри. Я стою перед ним и не знаю, что делать дальше. Вдруг я слышу, как позади меня загремела посуда. Я испуганно оборачиваюсь и смотрю в полные дружелюбия глаза медсестры.

«Это хорошо, что вы навещаете Бернда. Вы пришли как раз вовремя. Сейчас время обеда, и вы можете помочь мне его покормить».

«Что вы имеете в виду? Что значит “покормить его”?» – спрашиваю я удивленно.

«А, так вы впервые пришли к нему. Он больше не может глотать и говорить. Так что кормление теперь занимает достаточно много времени. Подождите, я покажу вам, как это лучше сделать».

Я не успела ничего ответить, а она уже повязала Бернду нагрудник, поставила поднос с пюре перед ним и дала мне ложку и маленькую салфетку. «Салфеткой можно вытереть ему рот. Не торопитесь. Я вернусь, как только раздам всем еду», – сказала она и пошла к следующему пациенту.

В нашу последнюю встречу мы с Берндом кушали в шикарном берлинском ресторане, а теперь я кормлю его щадящим питанием. Я беру ложку пюре и осторожно кладу ему в рот. Бернд едва ли может глотать. Он давится и пускает слюни. Каждая ложка – пытка. Слюна капает изо рта на нагрудник. После десяти ложек он отказывается открывать рот и спазматически жестикулирует левой рукой. Правая сторона его тела практически полностью парализована. Храбро улыбаясь, я пытаюсь рассказать Бернду что-то хорошее, хоть и знаю, что он не может ответить. Я даже не знаю, узнает он меня или нет. Я сижу прямо перед ним и поглаживаю его руку, пока на заднем плане по телевизору идет телевикторина. Когда через полчаса я захотела уйти, он вцепился в мою руку и никак не хотел ее отпускать. Медсестра тут же пришла мне на помощь и поблагодарила меня: «Спасибо за то, что покормили его. Приходите снова. Я думаю, Бернд был очень рад вас увидеть».

И я, конечно же, приду снова. У меня, как у новоиспеченного безработного, куча свободного времени, и я навещаю Бернда через день. А тем временем его фирма объявила себя банкротом, его шикарный «Мерседес» будет пущен с молотка, а из пентхауса будет вынесена вся мебель и его сдадут другому. Но Бернда это больше не интересует. Я кормлю его пюре на обед, играю с ним в «Поймай мячик» и смотрю утренние телевикторины. Бернд открыл для меня новый горизонт. Что есть мое увольнение по сравнению с его судьбой? Я на собственном опыте учусь понимать, что есть вещи куда более важные, чем карьера и деньги.

Девять вечера, я собираюсь выйти из квартиры, но слышу, как звонит телефон. Я думаю – взять трубку или все же нет. Через полчаса у меня назначена встреча в известном клубе города. Ай, ладно. «Да, алло?» – говорю я и слышу совершенно незнакомый мне голос на другом конце трубки: «Простите за столь поздний звонок. Вы еще не знаете меня лично. Я – мать Бернда… Не знаю, к кому еще я могу обратиться».

Я тут же теряю какое-либо настроение идти куда-либо и практически в панике спрашиваю: «С Берндом что-то случилось?»

«Да, у него еще один удар. Он лежит в реанимации. Я сейчас в Любеке и смогу быть в Берлине только к пяти часам. Я не могу дозвониться до друга Бернда, а больше у меня нет знакомых в Берлине. Вы не могли бы поехать в реанимацию и побыть с ним? Я бы не хотела, чтобы он сейчас был один».

«Конечно! – отвечаю я. В моей голове роятся мысли. – Я уже выезжаю. Позвоню вам, как только увижу его».

Через полчаса я уже спрашивала про Бернда в реанимационном отделении больницы. Медсестра наконец отвела меня к его кровати. Вид его меня до смерти напугал. Бернд лежал в белой больничной рубашке. Он казался очень хрупким. К его носу и рукам тянулись шланги. Его кожа кажется такой бледной под искусственным больничным светом. Он даже не открывает глаза, когда я аккуратно беру его за руку и поглаживаю его пальцы. «У него случился удар, – сообщает мне медсестра. – И я так понимаю, это уже не первый, да?» – спрашивает она меня.

«Второй», – ответила я ей. Мы смотрим друг на друга, и по ее лицу видно, что третьего удара Бернд не переживет.

«Пожалуй, я оставлю вас с ним наедине», – сказала медсестра после того, как я заняла место рядом с Берндом.

Все последующее время я держала его за руку. Бернд за эти часы так и не шелохнулся. Я едва слышу, как он дышит. Хорошо слышно только тиканье настенных часов и то, как суетятся люди в реанимации. В ту ночь я много думала. Бернду сорок шесть лет. Это как раз на десять лет больше, чем мне. Раньше я верила, что в сорок шесть не умирают. Но Бернду удалось доказать мне конечность моего бытия. Что бы я сделала, если бы знала, что умру через десять лет? Работала бы? Строила бы карьеру? Зарабатывала бы деньги? Нет, конечно же! Я бы потратила свое время на исполнение своей мечты, сделала бы что-то необычное.

Когда я ушла от Бернда в середине ночи, я все-таки приняла решение: я пойду в поход по Маршруту тихоокеанского хребта.

Январь – апрель 2004

Подготовка к походу

На следующее утро я бронирую билет на самолет в Соединенные Штаты. Слава богу, что есть бонусные мили, которые я заработала в бесчисленных деловых поездках. Я рассматриваю мили как последний подарок от моего бывшего работодателя. После этого я звоню своему адвокату и сообщаю ему, что он должен будет представлять меня в суде по делу об увольнении. Я больше не смогу лично принять участие в процессе, поскольку есть чем заняться.