При этих словах толпу, еще не успевшую умиротвориться, захлестнула новая волна — на сей раз неверия, возмущения и страха.

— Что?! Ты украл старинную книгу? — первым прокричал чтец Сейид.

— Истинная правда! — ответил Башир.

И толпа принялась стенать и голосить:

— Он украл! Он украл книгу!

— Но для чего? Для чего ты это сделал? — недоумевал Мухаммед, уличный писец. — Зачем тебе, неграмотному, понадобился единственный в своем роде бесценный манускрипт?

— Да он продать его хотел! И за хорошие деньги! — завопил ростовщик Наххас.

— Неправда! — что было мочи прокричал Башир.

— Неправда, я уверен, — поддержал его славный Хусейн, продавец сурьмы.

Тут даркава, подавшись вперед и взявшись за рукоятку кинжала, проговорил своим особенным голосом:

— Это неправда.

И толпа принялась кричать:

— Но тогда для чего? Для чего?

— По сей день ума не приложу, о братья мои, — смиренно ответил Башир. — Всесильный дух, что снисходит на меня, пожелал этого.

Воцарилось глубокое молчание. Спустя некоторое время Башир заговорил вновь:

— Обычно, когда я ходил с моим другом рыжеусым Флаэрти по улицам города, я старался держаться к нему поближе, поскольку случалось, что он клал руку мне на плечо, и я испытывал при этом огромное удовольствие. Однако, выйдя от Хусейна Менашиби, я пошел от него на некотором расстоянии. Я тогда ненавидел его, хотя из всех иностранцев он был для меня самым дорогим человеком. Как бы я хотел, чтобы все неверные разом исчезли с нашей земли или же чтоб они были нашими рабами, но никак не господами.

Мы прошли под аркой мимо старинного дворца марокканских султанов, ныне превращенного в мавританскую кофейню для туристов. Услужливый гид увязался было за господином Флаэрти, и я вспомнил, как сам сколько раз так же угодливо бегал за иностранцами. Господин Флаэрти грубо отогнал его, а я пожелал ему всяческих напастей. Книга мавританского короля жгла мне грудь.

Так в молчании добрались мы до площади Касбы. Над стеной дома, где еще недавно жила госпожа Элен, покачивались на ветру ветви высоченной раскидистой смоковницы. В доме, должно быть, уже поселились другие иностранцы — они ведь так любят красивые арабские особняки. Книга мавританского короля, хоть и не была тяжелой, больно давила мне на грудь.

Неожиданно господин Флаэрти остановился возле особняка напротив, занимающего весь угол площади. Стуча в массивную дверь, он сказал:

«Радуйся, Башир. Сейчас ты увидишь самую красивую постройку в Старом Танжере».

И действительно, друзья мои, когда двое слуг-арабов, одетых в белые, безупречно чистые джеллабы, раскрыли перед нами створы массивной деревянной двери, я понял, как достойно и с каким великолепием может быть устроена человеческая жизнь. Внутренний двор был едва ли не таким же обширным, как площадь Касбы, и сплошь вымощен красивыми блестящими плитами. Со всех сторон двор окружали сводчатые галереи, поддерживаемые многочисленными колоннами. Плиты раскалялись под лучами солнца, а в галереях царила прохладная тень. На галереи выходили двери просторных залов с потолками из кедра.

«Видишь, — сказал мне господин Флаэрти, — здесь все сделано на старинный манер, как было во времена, когда тут жили знатные арабы».

И он поведал мне историю этой постройки. Поскольку, друзья мои, место это — самое высокое в городе и округе, наши далекие предки воздвигли здесь крепость Танжер — оплот ислама. Крепость захватили англичане, но потом воины пророка одержали над ними победу, и на башнях вновь стали реять наши знамена. А после наступили трудные времена, силы наши ослабели. Воины были вынуждены покинуть крепость, и она перешла в собственность какого-то богатого торговца, который превратил ее в постоялый двор. В просторных залах, где прежде жили воины, торговец держал ослов. Впоследствии домом завладел богатый англичанин и, устроив все на свой лад, поселился в нем с семьей.

Вот что рассказал мне господин Флаэрти, и, пока он говорил, я не переставая думал: «Да, это великолепное здание, окруженное величественными стенами нашей древней крепости, восстановлено умелыми руками. Но почему иностранцы, почему неверные пользуются всем этим?»

Хозяин дома вышел нам навстречу; он пригласил господина Флаэрти отведать огненных напитков, а мне велел пойти поиграть с двумя его сыновьями: один был мне ровесник, другой немного моложе.

Я попросил их показать мне весь дом. Мальчики проявили гостеприимство и были со мной весьма любезны. В другое время я, несомненно, подружился бы с ними. Но, поднимаясь с этажа на этаж, переходя из одних покоев в другие, осматривая, одну за другой, башни и, наконец, выйдя на крышу, откуда хорошо были видны город, порт и пролив, я все крепче стискивал зубы. «Настанет день, — говорил я себе, — и этот светловолосый веснушчатый хиляк получит в наследство все это великолепие, бывшее когда-то собственностью наших предков». И я прижимал к переднему горбу книгу мавританского короля, спрятанную у меня под лохмотьями.

Наконец мы спустились в просторный подвал.

Стены подвала были не так давно вымыты, и, однако, я заметил на них какие-то странные пятна. Подойдя совсем близко и вглядевшись, я обнаружил, что это поблекшие от времени рисунки. На стенах были неумело изображены суда с рядами длинных весел и контуры склонившихся над ними людей. Сердце мое учащенно забилось. Я все крепче прижимал к груди книгу мавританского короля.

«Здесь у арабов была тюрьма, — пояснил мне светловолосый мальчишка. — А вот тут, видишь, на конце судна, которое, кстати, называется галерой, можно прочитать надпись, оставшуюся еще с тех времен». Я прочел: