Она вышла из подъезда и приостановилась, размышляя, какой дорогой вернуться домой.

Вариантов было три. Самый простой – повернуть направо, под виадук, выйти на проспект Гобелен и там сесть на метро – Алена отвергла сразу: хотелось прогуляться по любимому городу пешком. Она решила пойти через бульвар Араго, бульвар Монпарнас, бульвар Распай, улицу Вожирар до Люксембургского сада, а потом совершить променад по бульвару Сен-Мишель, набережным Сены и авеню Опера.

Предвкушая это удовольствие, она повернула за угол и чуть не столкнулась нос к носу с человеком в красной футболке. За ним тянулся шлейф такого сладкого аромата, что наша героиня мигом узнала и футболку, и того, кто сбил ее с лестницы и даже не подумал принести извинения.

Алена повернула назад и пошла за ним. Может, хотела выбить это извинение у него силой. Может…

Она не успела понять, зачем это делает. Зато успела увидеть, как человек в красной футболке замер, не дойдя до двери подъезда, странно крутнулся вокруг своей оси, а потом вытянулся и рухнул навзничь, тяжело стукнувшись головой о каменный бордюр тротуара. Руки и ноги его нелепо задергались.

Конечно, Алена Дмитриева в жизни пережила немало приключений, но все-таки осталась обыкновенной слабой женщиной, а потому ее поразил самый натуральный столбняк. Мгновенно вокруг собрались испуганные прохожие, а из подъезда выскочил человек в черной рубашке, склонился над лежащим и принялся искать его пульс то на горле, то на запястье, то почему-то на животе.

Собравшиеся французы куда-то суетливо звонили, наверное, вызывали «Скорую», и, кажется, никто, кроме Алены, не замечал, что человек в черной рубашке не столько щупает пульс, сколько обшаривает карманы этого, с приторным парфюмом, лежащего на земле.

Стоило Алене об этом подумать, как темноволосый поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. Что-то настороженное и даже угрожающее мелькнуло в его взгляде… Алена отпрянула за угол – и ринулась наутек со всей скоростью, на какую только была способна. Более или менее она успокоилась только около Люксембургского сада, в этом невыносимо прекрасном уголке Парижа.

Какое счастье снова оказаться в этом городе! А завтра она поедет в Бургундию! И в сумке лежит книжка, прочесть которую она так давно мечтала!

Мужчины в красных футболках и черных рубашках были благополучно забыты.

«Из воспоминаний об М.К.»

Мы познакомились с М.К. в декабре 1939 года в вагоне поезда, которым ехали из Парижа в Ле Везине. Впрочем, я заметила ее еще в метро по пути на вокзал и постаралась попасть в тот же вагон, а потом села на жесткое деревянное сиденье напротив. Она не обратила на меня внимания – сразу задремала, опустив на глаза поля мягкой шляпы, скрывая свое усталое лицо и слипающиеся глаза. Путь из Ле Везине до Парижа и обратно сделался теперь утомительным. Жители этого уютного пригорода прежде ездили в столицу на собственных автомобилях. Однако времена настали тяжелые, бензин сделался баснословно дорог, и хотя поезда постоянно опаздывали, в вагонах было холодно, а на платформах и улицах в ту непривычно студеную зиму наметало сугробы, приходилось пользоваться тем единственным транспортом, который был нам доступен.

Выбирать не приходилось – шла так называемая dr^ole de guerre, «странная война». Моя приятельница Нина Кривошеина называла ее «чудной войной». Вообще-то слово dr^ole можно перевести как «смешная», но это время никто, даже Чарли Чаплин, не назвал бы смешным. Гитлеровцы стояли на границах Франции, иногда шли небольшие бои, правительство надеялось невесть на что, а в это время фашисты отменно подготовились к вторжению.

В Париже стало мрачно. В городе света погасли огни реклам, уличные фонари были зачехлены. Патрули по ночам проверяли светомаскировку.

Все было переведено на военное положение; то и дело гудели сирены, приучая население к разным сигналам тревогам. Почти прекратилось движение автобусов, да и поезда метро стали ходить реже. Власти предупредили, что следует ожидать военных налетов и бомбардировок удушливыми газами. Советовали купить в магазинах полосы синей бумаги и заклеить крест-накрест окна, чтобы не вылетели, а главное – обзавестись противогазными масками. Купить их было непросто, еще труднее оказалось научиться ими пользоваться. Без движения дышать в них было возможно, а при ходьбе все задыхались. Домашних животных советовали сажать в ведра и покрывать мокрыми тряпками. Вообще же населению было рекомендовано покинуть столицу, именно поэтому число жителей в пригородах, вот и в нашем Ле Везине, так резко возросло.

Не могу сказать, что здесь было совершенно спокойно. Иногда на рассвете гудели сирены, все быстро одевались и спускались в погреба, где просиживали часами. Бомбы не падали, и после отбоя все снова шли досыпать. Постепенно к тревогам привыкли.

Вообще беспечные французы привыкали к «странной войне» слишком быстро и надеялись, что этими тревогами все ограничится. Ох уж эти галльские петухи, помахивающие крыльями и готовые заклевать бронированную машину рейха! Они еще ничего не теряли, они не пережили крушение империи, как мы, русские, не так давно лишившиеся родины.

Очень многие из моих соотечественников почувствовали неладное, ждали беды и пытались обезопасить себя как могли. Дамы вроде меня, которые раньше предавались безделью, рассчитывая на сбережения мужа, или на накопления в банке, или на вывезенные из России и еще не до конца распроданные драгоценности, вдруг засуетились и бросились искать работу, пусть даже самую непрезентабельную, лишь бы хоть как-то укрепить бюджет и получить дополнительные талоны на питание. Мне повезло устроиться счетоводом при одном русском модном доме, который еще действовал. Да, разорились знаменитые «Ирфе», «Ланвен», канул в Лету «Китмир» великой княгини Марии Павловны-младшей, а скромный дом белья Ольги Александровны Хитрово если и не процветал, то по крайней мере держался на плаву [2] .