И ненАдолго это тепло,

В городах, значит, небо улиц

Опустеет, лету назло.

Остаются вороны и галки,

Воробьи, и скворцы ещё здесь,

Но стрижиные догонялки

Не для них - хоть из перьев лезь!

Они жмутся к земле, к человеку,

Их кормильцу - возьми его бес!

Ну, а стриж - это стриж, спокон веку

Постоянный житель небес.

Рильке в 1916 году

Не пишется. Опустошённость

во мне и мире человечьих войн.

Мир обезлюдел. Зверем нелюдимым

он смотрит в нас и узнаётся в нас

и смертью насмерть опрокинут

и объяснён бессмысленностью бытия.

Не спится. В сотый раз

обшарены изнанки век.

Ошпарены зрачки

Немым провиденьем грядущих войн.

И в клетке ясного сознанья

Мысль безъязыкая и корчится и снится.

Где в этом веке наизнанку

Найдёшь земное притяженье чувств?

В бессильной красоте самоубийств?

Мне не о чем молчать

И не с кем поделиться,

Что в очагах чужих пристанищ

Мне чудится пожарищ дым.

Где родина? И где чужбина? Где - я?

О красота!

Беспала ты! Давно истлели

Твои творящие персты.

И я тебя спасти не в силах.

Реки Мандельштама

Сколько воды утекло после смерти твоей, Мандельштам!

Сколько новых русел проложено и засыпано старых!

Но где та вода, что струилась между твоими пальцами?

Где реки, которым ты дал свои имена,

Играя роль осведомлённого паяца -

Где твой труп, Осип Мандельштам?

Может быть, ты, как Индус, пеплом в реках

Вынесен мутной водой в океаны?

Может быть, удобрил чернозём частного огорода

Для поспевания помидор и огурцов

На радость худого кошелька возродившегося частника -

Где твой труп, Осип Мандельштам?

Я помню, ты кричал вслед уходящей толпе

Всей выстраданностью своих отточий:

– Я - ваш! Я - всё же современник!
–

А друзья собирали твои отточия

И сплетали из них паутину доносов и клеветы -

Где твой труп, Осип Мандельштам?

Там, где трамваи чиркают по линованному небу,

Где пацаны собирали брошенные тобой окурки,

Где твоя безбытность слыла бродяжничеством

И где воронья шуба растопырилась перьями

На вешалке бывшего музыканта - неужели

Там твой труп, Осип Мандельштам?

Ты, единственный равный Данте Алигьери,

Но не успевший сложить своих терцин,

Оставивший томики стихов, изданных в разных Америках

С отточиями и вариантами отточий,

О которых нельзя говорить на родине - неужели

Это твой труп, Осип Мандельштам?

Но может быть, ты уже бесчисленное множество раз

Выпал на землю дождём и снегом,

Замёл метелью дороги, которые любил?

Если так, я забуду о летейской стуже,

Образ которой преследовал тебя, и мне ни к чему знать,

Где твой труп, Осип Мандельштам.

Молчание Норвида

Я никого не жду. Я чту молчанье -

– - - - - - - - - - - -

– - - - - - - - - - - - -

– - - - - - - - - - - -

Поэтов раннее сиротство

Пронзительнее визга пил,

Распиливающих для удобства

И тот и этот мир.

И кто меня в приютском братстве

Услышит чуткостью ресниц,

Раздавленного эмигрантством

Среди оглохших лиц!

Я - в пыль повергнутое пламя -

И мне уже совсем не жаль,

Что жизнь придумана не нами

И мне чужда её печаль.

Стихи о русских художниках (из цикла)